Интересно, что за колонна? Большая или нет? Рискнуть, что ли?
Размышляю над этим, а красноармеец Винковецкий стоит, переминается с ноги на ногу.
— Товарищ комиссар, — наконец говорит он, — диски бы опорожнить. Неохота их полными назад тащить.
— А шо, подсыплем им огоньку, товарищ комиссар? — вторит ему Куханенко.
— Зря, что ли, сюда шли? — доносится из темноты голос механика-водителя старшего сержанта И. Я. Одарюка.
— Ладно, — соглашаюсь я неохотно, понимая, что в какой-то мере нарушаю приказ комбрига. — Огонь откроем по моему сигналу.
Обрадованный Винковецкий с пулеметом спешит на прежнее место. А мы залегаем вдоль дороги у танков.
Шум движущейся колонны приближается, уже можно разобрать отдельные слова.
— Пора, товарищ комиссар, — шепчет мне Куханенко.
Вытаскиваю ракетницу — и в небе с шипением вспыхивает огненный шар. Яркий свет заливает дорогу, на ней отчетливо видна колонна. И тут по ней бьет длинная пулеметная очередь. Застучали и наши автоматы. Со стороны гитлеровцев послышались истошные вопли. Ослепленные светом ракеты, ошеломленные неожиданным, почти в упор, огнем, они не сразу сообразили, что происходит. А мы воспользовались этой заминкой, дали по ним еще несколько очередей и, бросив в люки танков противотанковые гранаты, поспешили убраться подальше от шоссе.
Вскоре были уже в лесу. Здесь резко повернули на юг, чтобы еще дальше отойти от шоссе, а затем где-нибудь в районе Михайловской пересечь линию фронта.
— Ну вот, теперь и душа спокойна, — радостно сказал старшина Куханенко, когда позади, на шоссе, уже затихла стрельба. — А то идут, як к теще на вареники…
К переднему краю подошли на рассвете. Сплошной обороны, к счастью, у фашистов здесь тоже не оказалось. Лощинкой, протянувшейся через неширокое поле, вышли к своим, но не на позиции нашей обороны, а в расположение другой пехотной части. После выяснения, кто мы и откуда, нас препроводили в бригаду, предварительно угостив горячей кашей и крепким чаем.
…Подполковник А. С. Дружинин, выслушав мой доклад, сказал повеселевшим тоном:
— Вот и хорошо, что все прояснилось. Теперь и сомнений не будет. А на войне, комиссар, во всем нужны ясность и определенность. Понял теперь?
— Так точно, товарищ подполковник, — ответил я.