Мы с Григорием Ефимовичем переглянулись и подошли к столу.
— Значит, вот что, — сказал Дружинин. — Завтра вы оба поедете в Москву. Возьмите с собой своего помпотеха и механиков-водителей. Поедете не развлекаться, а получать танки. Их у вас сколько осталось?
— Две тридцатьчетверки, три БТ, и сегодня вышел из ремонта KB, — доложил Пелевин.
— Ну, за KB вам бы следовало шею намылить, — недовольно заметил комбриг. — Такую машину не уберегли: на мину напоролась… Да уж ладно, на первый раз прощу. Так вот, имеющиеся танки передайте в первый батальон, у них скоро горячие дела начнутся, а экипажи безлошадные (так у нас в шутку называли тех, кто не имел машины). Люди до вашего возвращения пусть занимаются учебой. Оставьте за себя заместителей — и вперед. Чтобы вас завтра утром в бригаде уже не было. Ясно?
— Так точно, — чуть ли не в один голос ответили мы, радуясь и предстоящей встрече со столицей, и тому, что получим наконец-то новую технику.
Комбриг заметил наше настроение, усмехнулся:
— Ну, расцвели, как красные девицы. Ведь это мы вам вроде поощрения даем за умелые боевые действия. А так бы других откомандировали. Понятно? Идите. Необходимые документы выдаст вам начальник штаба…
Начальник штаба капитан А. Ф. Смирнов, вручая нам бумаги, грустно вздохнул:
— Завидую я вам: Москву посмотрите, Новый год там встретите, в баньку сходите. Может, даже в Большой театр попадете.
Когда мы уезжали, танкисты батальона напутствовали нас:
— Кланяйтесь белокаменной. Скажите родной, что теперь ей бояться нечего. Фашистов мы отбили и будем гнать до самого Берлина.
Капитан Смирнов как в воду глядел: все его предположения сбылись. Хотя у нас почти не было свободного времени, мы все же выкроили пару часов, чтобы осмотреть город. Облик Москвы был все еще суров — в небе аэростаты воздушного заграждения, на окраинах баррикады, противотанковые ежи, патрули на каждом шагу, сандружинницы с противогазами и красными повязками на руках. И тем не менее уже чувствовалось, что жизнь в городе входит в нормальную колею. Это было видно и по настроению москвичей. На улицах люди оживленно беседовали друг с другом, улыбались, некоторые несли маленькие зеленые елки, ребятишки безбоязненно и весело играли в снежки. И даже дома казались какими-то светлыми, праздничными — то ли под лучами солнца, то ли от радости их обитателей.
Сходили мы, как и предполагал начальник штаба, в баньку. Да не в простую, а в знаменитые Сандуновские, где первый раз за столько месяцев намылись всласть. После этой процедуры наш Иван Антонович Сечной целый час сидел в задумчиво-сладостном оцепенении, будто боялся стряхнуть с себя ощущение свежести, тепла и чистоты. А потом очнулся и вздохнул мечтательно: