Представьте 6 девочек (Томпсон) - страница 23
Но при всем своем космополитизме Берти не забывал о связи с родной землей, о местных корнях. Это было для него совершенно естественно. Так, он возглавлял Общество конного спорта в своем графстве, и Дэвид впоследствии, расплавив медали, выигранные отцовскими лошадьми, сделал себе золотой кубок. Его присутствие все еще ощущается в Мортон-ин-Марш, ближайшем к Бэтсфорду городе из такого же нарядного камня оттенка охры (цвет Глостершира), с отелем “Герб Ридсдейла” и крытым рынком, построенным за счет лорда. Оставил он и иные следы, ставшие для наследников сюрпризом: в 1962 году Дебора переслала Нэнси фотографию из журнала “Филд”, на которой был запечатлен смотритель Бэтсфорда – вылитая копия их отца. “Спасибо за нового дядюшку, он прекрасен”, – откликнулась Нэнси.
Берти – “дед-проказник”, как именовала его Нэнси, – славился такого рода подвигами, как и его мать. Высказывались даже предположения, что и сам Берти зачат в прелюбодеянии и предков “девочек Митфорд” стоит поискать не среди Ридсдейлов, а среди Сефтонов. Причина таких слухов вполне очевидна: едва Берти сравнялось четыре года, его мать, леди Джорджина Эшбернэм (тоже из семьи, более древней, чем Нормандское завоевание), бежала с сыном графа Сефтона. Доказательств того, что будто Берти рожден от любовника, никогда не было, но публика охотно верила в это, как верила, что леди Диана Мэннерс (впоследствии Купер) – дочь издателя “Пэлл-Мэлл газетт”. “Меня здорово вдохновляют рассуждения о бастардах в «Томе Джонсе»”, – парировала Диана. Вероятно, примерно так же относился к этому и Берти. Его внучка писала в “Английской аристократии”: “Стыд – понятие буржуазное”. Отголоски семейного скандала ничуть не повредили ни карьере Берти, ни личной жизни. Вскоре после того как Эдуард VII взошел в 1901 году на трон, Берти “отобедал с Его Величеством” в Виндзоре. Женился он на дочери графа Эйрли, леди Климентине Огилви, что означало существенное продвижение по социальной лестнице: Эйрли владели настоящим замком, не самостроем. Возможно, именно поэтому теща Берти до конца жизни именовала дочь девичьей фамилией.
Графиня Эйрли, дожившая до 90 лет и скончавшаяся в 1921 году, происходила из рода Стэнли, чьи письма Нэнси впоследствии издала. Два тома, “Леди Олдерли” и “Стэнли из Олдерли”, вышли в 1938–1939 годах. (“За исключением нескольких досадных мелочей в связи с Мюнхеном, мисс Митфорд образцово справилась со своей задачей”, – отозвался обозреватель.) Про отца Нэнси и в некрологе писали, что он “унаследовал грозное величие олдерлийских Стэнли”, и эта “грозность” несомненно была присуща Генриетте Бланш Эйрли. В четыре года Нэнси услышала от нее афоризм, достойный “Аббатства Даунтон”: “Нет ничего более жалкого, чем леди, не говорящая по-французски”. Такого рода высказывания запоминались навсегда. Возможно, внучке передалось от Бланш и восхищение Вольтером, которым она в итоге увлеклась всерьез и написала в 1957 году “Влюбленного Вольтера”. В отличие от Митфордов, Бланш не была склонна к шуткам, однако “снобистская сторона” Нэнси помогла ей оценить причастность бабушки к высотам культуры, дружбу с Томасом Карлайлом, Мэтью Арнольдом и Гладстоном. В юности Бланш посещала салон Холланд-хауса в Кенсингтоне, где последний гранд-бал давали в 1939 году, накануне войны, а столетием ранее это было средоточие общественной, политической и артистической жизни Лондона, там бывали все, от Дизраэли до Байрона. На смертном одре Нэнси мужественно шутила: хорошо бы попасть в “правильную компанию” на небесах. Устроило бы ее общество тех, кто бывал в Холланд-хаусе?