– Что случилось?
– Я порезалась.
– Чем?
– Ножом.
Понятное дело, глаза его лезут на лоб.
– Кто это сделал?
– Садись, – говорю я ему.
– Марина…
– Садись.
Он подчиняется и садится на диван. Я сажусь рядом с ним.
– Фрэнк, я должна тебе что-то сказать, – говорю я. – Вообще-то очень многое. И хочу, чтобы ты выслушал меня и не перебивал. Договорились?
– Договорились.
– Я никакая не Марина Гауденци. – Выражение его лица меняется на глазах, потому что я говорю без акцента. – Мое имя Стефани Патрик, и мне двадцать три года.
Я рассказываю Фрэнку историю моей семьи, о том, каким несносным ребенком я была в детстве и юности. Когда я рассказываю ему про рейс NE027, про то, как чудом избежала смерти, Фрэнк вздрагивает. Слушая мой дальнейший рассказ, он приходит в ужас. А еще ему становится мерзко. Я это вижу. Нет, конечно, он притворяется, что это не так, но правда все равно пробивается на поверхность. Затем в моем рассказе возникает Кит Проктор – и тотчас уходит, после чего следуют недомолвки. Я ни слова не говорю ему ни про Александера, ни про Маджента-Хаус, ни про Серра, ни про призрак по имени Халил. Не хочу подвергать его риску, рассказывая про то, что мне известно. Я так и говорю ему, и Фрэнк, похоже, меня понимает. Он спрашивает меня, откуда у меня на руке резаная рана, – я отказываюсь посвящать его в детали. Когда же он задает вопрос, что стало с тем, кто ее нанес, я говорю ему правду. Он хмуро кивает и, помолчав пару секунд, говорит:
– Я так и знал, что ты это скажешь.
Когда мы наконец угомонились, шел второй час ночи. Прошло три часа. Предыдущая ночь была забыта, став бессмысленной после того, что я рассказала ему. Мы оба обессилены. Я не спрашиваю у Фрэнка, что он думает. У него не было времени, чтобы до конца переварить услышанное, так что любой ответ будет уклончиво-дипломатичным. Мне же это совершенно не нужно. Мне это никогда не было нужно. Поговорим завтра, предлагает он, и я отвечаю согласием.
Хотя у Фрэнка было время прийти в себя после моих откровений, я все равно поражена его самообладанием. Поражена и одновременно благодарна, ведь теперь мне, как никогда, нужны поддержка и понимание. Я хочу, чтобы меня утешали и обнимали. Я хочу услышать, что все будет хорошо.
Мы занимаемся любовью.
Сегодня все по-другому. Не лучше и не хуже, а именно по-другому. Наверное, потому, что сегодня с Фрэнком не Марина Гауденци и не Петра, а Стефани. И дело не просто в имени. Все гораздо глубже. В некотором смысле я теряю девственность. Не физически, а эмоционально. В свою бытность мятежным подростком Стефани трахалась с парнями, но никогда не занималась с ними любовью.