— Понял, — пригорюнившись, произнес посетитель. — Не повезло мне… Всю жизнь одно знал: работу да работу.
— Глаша! — закричал нарком и, когда в кабинет вошла секретарша, кивнул ей на посетителя и торжественно, точно продолжая давний спор, заявил: — Ему стыдно. Он от пенсии отказывается. Добровольно!
Когда дородный мужчина в пенсне и с галстуком-бабочкой, опережая очередь, нырнул в дверь, из кабинета послышался крик — яростный, непримиримый. Нарком метал громы и молнии:
— Не годится так! Не могу так! Денег на больницы не хвастает! На школы не хватает! На мосты не хватает! На электро станцию — НЕТ! А пенсию даем буржуям! Нет! — показал он кулак чужаку. — И нет!
Стоя возле непомерно большой скульптуры вздыбившегося коня с отбитым копытом, Глаша, старательно не замечая негодующего взгляда дородного посетителя, терпеливо ждала, пока Мурат выговорится. Потом беспристрастно сказала: — У этого гражданина все документы в порядке.
— У таких справки всегда есть! — вскипел Мурат. — Сделать такой в жизни ничего не сделает, а бумажку прихватит! Пусть мне начальство голову рубит, а я не дам ему пенсии. Так и знай: не дам! — и вдруг коротко, едва слышно, почти без зла и ненависти произнес: — Уходи…
И дородный мужчина испугался. Только сейчас. Этот тихий, почти дружеский голос пронзил его страхом, и он торопливо выскочил из кабинета.
Нарком поднял глаза на Глашу. Она посмотрела на него с укором. И нарком, наконец, сдался:
— Позови того старика, что всю жизнь знал одно — работу…
Глаша не удивилась. С привычной неторопливостью распахнула массивную дверь, отыскав глазами старика, кивком головы подозвала его.
— Звал, будто? — озадаченный молчанием наркома, старик в растерянности оглянулся на секретаршу.
— Звал, — согласился нарком и, избегая взгляда Глаши, примирительно произнес: — У каждого человека наступает день, когда он назад оглядывается. О том, что бывает такой день, надо знать. Тебе. Мне. Всем! Твои дети должны знать об этом и твои внуки! Будут знать — станут заранее думать, как жить, чтоб было, что ответить совести. А не молчать, как ты! — Вдруг озорная улыбка осветила его лицо, ион, лукаво поглядел на старика, сказал: — Бери его бумаги, Глаша, давай пенсию. Советская власть о старости заботится. Умереть с голоду не дадим никому!
Выходя из кабинета, старик бережно закрыл за собой дверь…
— И мужчину в пенсне позвать? — спросила Глаша. Мурат подскочил с места, так велико было его негодование:
— Нет! Нет! Нет!!!
Глаша подождала, пока крик, продребезжав стеклами окон, заглох у потолка, напомнила: