Падение Кимас-озера (Фиш) - страница 3
— Как ты думаешь о том-то и о том-то...
Ну, а тебе не до того — хочется спать, натянешь одеяло поверх головы.
Нет, я никому не сказал о лжи Тойво.
Через минуту Тойво уже спал, укрывшись одеялом.
На ноги была наброшена шинель.
В те годы казармы отапливались не так, как нынче.
Шинель была с «разговорами», образца 1921 и 1922 годов — так сказать, древнерусского стрелецкого покроя, с переходящими с одного борта на другой малиновыми мостиками.
Все это выглядело бы на парадах весьма красиво, но в бою становилось отличной мишенью для неприятельских стрелков.
Койка Лейно была пуста. Лейно был в наряде.
Лейно был очень высок, он по праву был правофланговым, и койка его была ему мала; чтобы уместиться на ней, Лейно должен был подгибать ноги.
«Завязывается узлом», — смеялись над ним ребята.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Мы отправляемся на фронт
Как мы пели!
Мы пели песню восемнадцатого года: финскую баррикадную песню.
В теплушке было по-настоящему тепло.
Лыжи лежали вповалку. Выбрать их было нелегко. Целый день привозили их на наш двор со всех частей и складов гарнизона.
Мы отбирали те, которые были нам по нраву: хапавези — длинные, благородные, тонкие; муртома — беговые, дорожные; парные, разрозненные, с ременными завязками, с проволочными веревочками.
Никогда в жизни до тех пор я не видел столько лыж, собранных вместе.
Весь день ушел на отбор лыж; мы гнули их, просмаливали и смазывали у костров.
Лыжи отбирал я для себя, для Лейно и Тойво. Лейно находился в этот день в наряде и только к вечеру, когда мы были уже построены, запыхавшись, попросил у начальника разрешения стать в строй. Вот почему всю дорогу в теплушке он спал так крепко, что даже наша песня не могла его разбудить.
Тойво весь день чистил мне, Лейно и себе винтовки и набивал наши «обезьянчики» выданным нам на дорогу продовольствием и вещами, необходимыми во всяком долгом пути.
Мимо бежали черные в зимней ночной мгле хвойные леса.
Кипятильники на станциях не растапливались. Мы набирали снег в котелки, пили в теплушках дымящийся чай, похрустывая сахаром, и пели.
— Главком меня спросил, здоров ли я, проверил обмундирование и только забыл спросить, умею ли я ходить на лыжах. Разумеется, я ему ничего не сказал.
— Нечего, нечего, — отвечаю я Тойво, — ты уж молчал бы лучше! — И дальше нас перебивает песня.
Наш поезд, пробираясь через снежные заносы, разбрасывая крупные искры, шел на север.
Мы ехали в Карелию.
Через год после Кронштадта мы снова получили боевую практику.
Постепенно песни затихали; спать не хотелось.
«Надо спать, — сказал я себе, — неизвестно, как придется работать завтра!»