Позади товарища Суси сидит на своих дровнях крестьянин из Кимас-озера, остановленный Суси.
Командиры решили действовать, как обычно: захватить все дороги и в условленное время одновременным ударом захватить село. По сведениям, добытым от крестьянина, лахтарей в селе не больше трехсот: штаб фронта, 1-й лесной полк, белый партизанский отряд Исоталанти — того зверя, который в 1919 году неистовствовал в Олонце.
Мы сейчас стоим на дороге из Челм-озера в Кимас, отрезая штаб от фронта. Надо закрыть дорогу в Финляндию и ударить с запада. Это поручается второй роте под командой Карьялайнена. В наступающих сумерках рассвета его фигура кажется еще больше, еще огромнее, чем всегда.
Дорогу на Барышнаволок, проложенную сейчас по льду озера, должна перехватить первая рота. Первой же роте под командой товарища Хейконена поручался лобовой удар.
Было очень тихо.
Можно было расслышать пение петухов в селе, можно было расслышать биение наших сердец. Во всяком случае дыхание наше большинству из нас казалось слишком резким и обращающим на себя внимание шумом.
Рота Карьялайнена пошла влево. Второй и третий взводы нашей роты стали удаляться вправо.
Мы подошли почти к самому краю склона, ведущего вниз к озеру.
Внизу, на расстоянии полукилометра от нас, на мысу, дымились трубы изб села, мычали коровы, блеяли овцы, кукарекали петухи, от нас же в деревню шла тишина.
Весь путь, который мы проделали, все, что мы перенесли, — все это мы сделали для сегодняшнего боя. Ладно!
Товарищ Хейконен подходит на скрипящих лыжах ко мне. Его валенки потеряли свою обычную форму, как бы расплющившись. Его обычно начисто выбритое лицо поросло щетиной, но голос его попрежнему уверен, и глаза сосредоточенно блестят перед боем.
«Кто из нас переживет этот день?» — думаю я. Как бы там ни было, каждый наш убитый заберет с собою в царство небесное не меньше двух лахтарей.
Товарищ Хейконен подходит ко мне.
— Матти, возьми отделение и отправляйся вперед, надо прощупать положение до конца.
— Слушаю, товарищ командир!
В первом отделении со мной Лейно, Тойво, Яскелайнен и еще четыре человека.
— Слушаю, товарищ командир! — беру я под козырек, скрытый под балахоном и, собрав свое отделение, отправляюсь вперед.
— Осторожно, товарищи, — говорю я ребятам и даю последние указания.
Так мы подходим к скату, к самому краю.
Уже почти совсем рассвело, и снег от рассвета — серый.
* * *
Все, что потом произошло, каждую секунду следующего получаса, я запомнил до самых незначительных мелочей на всю жизнь: и неловкие шаги Тойво, вспоминающего, наверное, свой последний спуск с горы, и сверкающие глаза Лейно, и его продранную варежку, из которой нелепо вылезал большой палец, и ноющую боль от глубокой царапины на ладони, полученной во время перехода через Массельгское щельё.