«Захвачено 42 пленных, освобождено — 13. Белых убито 5 человек, из них двое — финские офицеры, что установлено по документам, найденным на них. У нас два товарища легко ранены.
Запасов захвачено...»
Тут он обратился ко мне.
Я в точности отрапортовал о проделанном мною обследовании, и цифры, сообщенные мною, были вписаны в дневник отряда.
Дальше Суси продолжал:
«К сожалению, сам майор Ильмаринен с другими руководителями бандитского восстания избежали достойной кары, уйдя на лыжах в лес».
Он прервал свою запись.
— А жеребца ильмариненского мы все-таки захватили, Матти!
Посреди комнаты ребята черпали из большого котла самый ароматный гороховый суп из всех, какие я только хлебал. Суп, приготовленный для Ильмаринена и его штабистов!
Здесь же смешил своими прибаутками ребят, пристукивая своей деревяжкой, неутомимый Пуялко:
— Ильмаринен меня спрашивает: «Ага, и ты, калека, прибыл?» Прибыл, коль привели, — отвечаю я ему.
Я снял валенок, вытащил зацепившийся за штанину браунинг и деревянную ложку и принялся вместе со всеми хлебать суп.
С каждой горячей ложкой входили в меня полное удовлетворение, спокойствие и дремота.
Полный желудок заставлял мечтать о полном сне, о полном отдыхе.
Сторожиха школы, — та самая, что приготовила эту райскую гороховую похлебку, — стоя около котла, бубнила:
— Командир их еще вчера вечером показал мне пузырек и говорил: «Здесь у меня смертельный яд. Я в плен к красным попасть не могу. В случае чего — глоток... Но, — говорит, — за двести верст отсюда ни одного красного нет». И вдруг...
— Нас здесь, милая, пятьсот человек, мы уходим дальше, а за нами идут несколько тысяч таких же, — как бы нечаянно процедил сквозь зубы Лейно.
— И все такие же небритые? — смеясь, переспросила женщина.
— Нет, они сами любого отбреют!
В эту секунду в сенях раздался громкий смех успевшего уже отобедать Тойво.
Дверь распахнулась, и в комнату, сопровождаемые Тойво, вошли два лахтаря.
Лица их были синие от холода, зубы отбивали барабанную дробь тревоги, полуспущенные ватные шаровары открывали оголенные, неприглядные и тоже посиневшие от мороза зады.
— Представьте себе, ребята, — грохотал Тойво, — захотелось мне в уборную, сразу, как мы захватили деревню, еще до гороховой похлебки. Ну, сунулся я в здешнюю скворечню, — заперта! Думаю — переждать надо. Через десять минут опять дернул — закрыто изнутри. У кого, думаю, такой запор может быть? Ну, вместе с ребятами гороху отведал... и снова стучу — закрыто. Ах, так? Я как рванул дверь с петель, а там, смотрю, эта пара милейшая заседает и заседает уже не меньше часа. Отсидеться думали. Нет, голубчики, номер не прошел. Они вначале меня за полоумного приняли, залопотали: «Мы... мы... красные, от белых здесь отсиживаемся». Как же, отсиделись, голубчики!