Падение Кимас-озера (Фиш) - страница 61

Товарищ Суси перечеркнул в своем дневнике цифру 42 и вместо перечеркнутого написал: 44.

Смех продолжал разбирать переполнивших комнату курсантов, и если бы не усталость и стон умирающего товарища, освобожденного пограничника, радость была бы еще больше.

— Мы доставим наши трофеи, пленных и освобожденных в наши части, они должны быть сейчас где-нибудь между Конец-островом и Реболами, — сказал Антикайнен и отдал приказание об отходе.

Склады уже превратились в пылающие факелы, здание штаба захватывало огнем. Языки пламени играли на деревянных, бревенчатых стенах, бегали, как детвора, играющая в горелки.

Отряд начал строиться.

Передовые уже вышли.

Строили пеших пленных по четыре человека в шеренге.

Пуялко суетился больше других.

Он подскочил к Антикайнену:

— Товарищ начальник, что прикажешь мне делать? Для моей деревяжки ни одна лыжина еще не присобачена, а летать я не умею. Снова, что ли, мне в подвал садиться да лахтарей поджидать?

— Не тарахти, Пуялко, — сурово ответил занятый командир. — Седлай себе ильмариненского жеребца и катись на нем на здоровье.

Так был решен вопрос о коне Ильмаринена.

Окончу рассказ об этой великолепной лошади сейчас же. Ее потом доставили в Петрозаводск, оттуда — в Ленинград. И еще в прошлом году, когда я в служебной командировке проезжал Ленинград, меня затянули ребята на бега.

Там, — правда, уже не в прежней сияющей красоте, но все еще отличный по всем статьям, — на ипподроме бегал этот конь.

Одноногий Пуялко верхом на этом белом жеребце — гораздо более белом, чем наши уже загрязнившиеся балахоны, — сам напоминал какую-то веселую прибаутку.

Приказ отдан. Мы выходим.

Но, как только мы вышли, началась метель.

— Отлично, отлично, — тер свои замерзшие щеки товарищ Хейконен. — Во-первых, раздует пожар, а во-вторых, заметет наши следы. Вперед!

Снова входили передовые в густой замороженный, обледенелый лес.

За ними шли военнопленные, а за военнопленными — основные силы отряда, за отрядом — обоз и предводительствуемые Пуялко-всадником освобожденные нами из плена товарищи.

— Давай закурим, Ильмаринен! — шутя кричит обращаясь к Пуялко, Хейконен.

Старуха шла со всеми вместе — она даже обиделась, когда ей предложили место в санях.

— Слава богу, не раненая я еще! Чтоб своим в тягость быть?!

За освобожденными шло четырнадцать груженых подвод, за подводами — мой (на этот раз арьергардный) взвод.

Шли мы в начинающем бушевать буране несравненно медленнее, чем когда бы то ни было раньше.

Лошади не могли бы итти с нашей скоростью, и сами мы сейчас были нагружены больше, чем раньше, и устали тоже отчаянно. Нас качала усталость, убаюкивала, неожиданными кочками подкатывалась под лыжи, неожиданной остротой колола нагруженные плечи и склеивала веки.