Падение Кимас-озера (Фиш) - страница 70

И я снова вижу, как тело Лейно, слишком длинное, не входит в могилу и, окоченелое, не хочет сгибаться, и как Тойво, стоя внизу в могиле, подгибает ему ноги, и я не могу больше говорить спокойно и призываю вас всех, товарищи, помнить о прощальной речи товарища Антикайнена, в которой он поклялся, что ни один комсомолец, ни один коммунист, ни один красноармеец не забудет никогда своего долга перед мировой революцией.

И мы пошли в Кимас-озеро.

Дальше я не принимал участия в действиях отряда. Пусть о взятии Кангалакши, пусть о дальнейшей работе отряда, о стойкости Тойво, об отчаянной смерти замученного лахтарями Яскелайнена, о трофейном олене лахтарской почты, привезенном в Ленинград на курсы, расскажут сами участники. Они подтвердят, что приказ революции мы выполнили.

Грыжа, проклятая грыжа, лишила меня возможности итти вместе с отрядом дальше, и я пошел обратно, но уже по дорогам, по этапам, и через декаду лежал в лазарете Интернациональной школы, пройдя на лыжах тысячу семьдесят километров.

В последней главе мой кровный товарищ Матти говорит, что после взятия Барышнаволока он пошел в тыл и просит других товарищей досказать о походе нашего лыжного батальона финнов Интернациональной школы.

Я откликаюсь на этот вызов и расскажу про один эпизод, который случился с нами через неделю после ухода Матти.

Сегодня выходной день, и для этого письма я урвал три часа от моей работы по лесозаготовкам, на которые мы, выполняя решения партии и советской власти, сейчас нажимаем изо всех сил. Мы тут разбились на бригады, ввели прогрессивную сдельщину, начали выполнять все шесть условий товарища Сталина и теперь по валке и вывозке древесины, измеряя фестметрами, побиваем на нашем участке канадские рекорды, и я заверяю через газету, что на нашем участке план будет перевыполнен досрочно.

Но я возвращаюсь к сути дела.

Меня зовут Тойво, я есть тот самый Тойво, который научился ходить на лыжах во время этого неповторимого лыжного рейда Интервоеншколы.

Все дело было так. Я был командиром отделения в разведке.

Темная январская ночь. Все звезды высыпали на небо, заняли свои места согласно астрономической инструкции и ярко блестели на черном январском, холодном небе.

Уходя в разведку, я отдал Аалто свои серебряные часы, которые получил за дела на колчаковском фронте.

В случае чего пусть лучше товарищ попользуется, чем лахтарь.

Мы вышли из леса, который, не прерываясь, преследовал нас уже пятьдесят километров, и легко вздохнули, нащупав на поле дорожку.

Дорожка вела, очевидно, к деревне, которая нанесена была на карте — в десяти километрах от места выхода нашего из леса.