— Ты так в этом уверена, хотя не понимаешь собственного видения. Но ты уверена в Узоре. Ты и другие взрослые прорицатели. Эта уверенность — замечательная штука. То, что ты говоришь, всегда правильно, а ошибается кто-то другой. — Она взяла меня за плечи и так сильно впилась в них пальцами, что моя грудная клетка онемела. — Если ты собираешься здесь остаться, не будь так уверена. Если останешься. Еще раз сделаешь что-то подобное, и я сама выведу тебя на улицу. Поверь, я сделаю это, хотя мне будет противно.
Услышав эти слова, я расплакалась. Из-за ее доброты, а затем, с опозданием, из-за девушки на кровати, Ларалли из Нордеса, которой было пятнадцать. Я рыдала, захлебываясь слезами, и пальцы Игранзи выпустили меня, а руки обняли.
— Не прогоняйте, — попросила я, прижимая голову к ее груди, мягкой под грубой тканью одежды.
— Тихо, Нола, — сказала она. — Тс-с. — И начала укачивать меня, словно ребенка, каким я тогда и была.
Только что ко мне приходила благородная дама. Сейчас довольно поздно, Силдио уже ушел к себе. Она постучала, и едва я открыла дверь, скользнула в комнату. В лунном свете, сочившемся в окно, блеснули драгоценности, украшавшие ее шею и пальцы. Она посмотрела на собаку, на младенца и птицу, а потом на меня. В ее глазах были страх, надежда и отвращение. Я знала, чего она хочет.
— Я не буду для вас прорицать, — сказала я прежде, чем она успела приказать мне. — Король велел, чтобы я ни для кого не прорицала.
— Знаю, — ответила она. У нее был низкий голос. Она подошла ко мне; хвойный запах ее духов щекотал ноздри. — Но я надеялась, что для меня ты сделаешь исключение. Я… — Она назвала свое имя и имя своего кузена, какого-то лорда.
Я пытаюсь не вслушиваться в такие детали. Этому меня учила Игранзи. Она говорила:
— Все, что тебе нужно знать перед прорицанием, это то, что ты видишь перед собой: их одежду, руки, глаза. Некоторые станут много болтать, другие будут молчать, поэтому смотри на них, будь спокойна, и ты поймешь, кто они, раньше, чем это раскроет тебе зеркало.
Я ответила женщине, что не делаю исключений, и хотя молода, уже закончила с прорицаниями.
Она покачала головой. Когда она заговорила вновь, ее голос звучал громче и резче.
— Но ты же госпожа Нола!
«Вы правы! — хотелось закричать мне. — Я так и знала, что что-то забыла!», но она могла не понять, что эта насмешка относится главным образом ко мне. Что эти слова не имеют отношения к ее стиснутым рукам с мерцающими драгоценными камнями и толстыми золотыми браслетами, к ее восторгу или к ее нужде.
И вот я вновь одна. Вокруг меня разбросаны страницы; иногда я пишу слишком быстро и просто роняю их на пол, чтобы скорее продолжить на следующей. Моя кисть болит. Болит вся рука и шея — они застыли так, как не застывают даже в холодное зимнее утро, когда я сплю в неудобной позе. Я перевела множество чернил и почти всю бумагу, которую Силдио принес мне сегодня утром (по крайней мере, мне кажется, что это было сегодня). Скоро я усну. Но прежде мне надо о многом написать.