— Aspetti[2]! — Барнаби выкрикнул слово из разговорника и помахал тысячелировой бумажкой. — Quanto devo pagare?[3]
Официант сложил руки, словно в молитве, и закатил глаза.
— Basta!
— …lasci passare…
— Se ne vada ora…
— Non desidero parlarle.
— Non l'ho fatto io…
— Vattene!
— Sciocchezze![4]
Между влюбленным и деревенскими разгорелась ссора — теперь за спиной Барнаби они кричали друг на друга. Официант суетливыми жестами указывал на небо, на дождь, на свою собственную беззащитность.
«В конце концов, это я в плаще», — подумал Барнаби. Кто-то врезал ему в спину, и он грудью рухнул на столик.
Полнейшая неразбериха довершалась вспышками молний, немедленными раскатами грома и потоками ливня. Барнаби задохнулся, ладонь была порезана, из носа капала кровь. Ссорившиеся исчезли, но его официант, вооруженный огромным красно-оранжевым зонтом, уже что-то бормотал ему и бестолково поглаживал по руке. Остальные официанты, толпившиеся под навесом, образовывали античный хор.
— Poverino[5]! — восклицали они. — Какое несчастье!
Барнаби выпрямился. Одной рукой он вытащил носовой платок из плаща и прижал его к носу. Другой он протянул официанту намокшую от дождя и крови тысячу лир.
— Вот, — сказал он на своем примитивном итальянском. — Возьмите сдачу себе. Мне нужно такси.
Официант с явной радостью что-то ответил. Барнаби резко опустился на стул, сиденье которого уже превратилось в лужу. Официант неуклюже вставил зонт в гнездо в середине стола, проговорил что-то непонятное, поднял воротник своего белого пиджака и припустился к дверям. «Позвонить, — с надеждой подумал Барнаби, — вызвать такси».
Дождь овладел Пьяццей Колонна. Огромные массы воды катились по мостовой и тротуарам и отскакивали от крыш машин, как будто к числу несчетных римских фонтанов прибавился еще один. Люди в машинах смотрели на окружавший их мир сквозь запотевшие стекла, по которым плясали «дворники». Тротуары были пусты, если не считать двух-трех пешеходов, бежавших сломя голову. Ссутулившийся, одинокий, нелепый, под оранжево-красным зонтом, Барнаби Грант пытался унять кровь. Кое-кто бросал на него скептические взгляды. Официант исчез, а его коллеги вступили в один из тех необъяснимых итальянских разговоров, которые кажутся перебранками, но очень часто заканчиваются дружеским похлопыванием по спине и хохотом. Барнаби не имел ни малейшего понятия, долго ли он сидел под зонтом, прежде чем сделал ужаснейшее открытие, прежде чем его левая рука опустилась и пальцы встретили — пустоту.
Рука словно существовала и действовала сама по себе, она искала и находила ножку стула, она расширила круг поисков и обнаружила — пустоту.