К сожалению, богатое по смыслу слово «благородство» подверглось в обычной речи безжалостному искажению. Большинство стало понимать его как наследственную, кровную аристократию; и оно превратилось в нечто пассивное, безличное, подобное «всеобщим правам», которые не требуют личных усилий и заслуг, их получают автоматически.
Однако подлинный смысл слова «nobleza, noblessa, nobility» совсем иной, в нем динамика. Noble, nobilis — значит знаменитый, всем известный, возвышающийся над неизвестными, безымянными массами. Здесь подразумеваются личные усилия, заслужившие славу. Итак, «благородный» — это заслуженный, выдающийся. Благородство или слава сына — уже чистая милость. Сын известен только тем, что его отец стяжал славу. Слава сына — лишь отражение; и действительно, наследственное благородство — нечто отраженное, как лунный свет или память о мертвых. Единственное живое и динамичное в нем — это импульс, передаваемый потомку и побуждающий его сравняться с предком. Таким образом, и здесь — noblesse oblige, хотя и в несколько измененном виде: благородный предок обязывал себя добровольно, благородного потомка обязывала необходимость быть на высоте. В переходе благородства по наследству кроется известное противоречие. Китайцы поступают логичнее, у них обратный порядок наследования: не отец облагораживает сына, а сын, достигнув высоких почестей, облагораживает своих предков, свой род. При этом государство указывает число предыдущих поколений облагороженных заслугами потомка. Таким образом, предки оживают благодаря заслугам живого человека, чье благородство в настоящем, а не в прошлом [11]. Латинское понятие «nobilitas» появилось только в эпоху Римской Империи, в противоположность старой наследственной аристократии, в то время уже вырождавшейся.
Итак, для меня «благородная жизнь» означает жизнь напряженную, всегда готовую к новым, высшим достижениям, переход от сущего к должному. Благородная жизнь противопоставляется обычной, косной жизни, которая замыкается сама в себе, осужденная на perpetuum mobile — вечное движение на одном месте, — пока какая-нибудь внешняя сила не выведет ее из этого состояния. Людей второго типа я определяю как массу потому, что они — большинство, потому что они инертны, косны.
Чем дольше человек живет, тем яснее ему становится, что громадное большинство людей способно на усилие только в том случае, когда надо реагировать на какую-то внешнюю силу. И потому-то одиноко стоящие исключения, которые способны на спонтанное, собственной волей рожденное усилие, запечатлеваются в нашей памяти навсегда. Это — избранники, элита, благородные люди, активные, а не только пассивные; для них жизнь — вечное напряжение, непрерывная тренировка. Тренировка — это аскеза. Они — аскеты.