Но то, что сейчас происходит в Европе, нездорово и ненормально. Европейские заповеди потеряли свою силу, а новых на горизонте нет. Европа, говорят нам, теряет господство, но не видно никого, кто занял бы ее место. Под Европой мы понимаем обычно прежде всего триаду — Францию, Англию, Германию. В этой части земного шара созрела та культура, которая организовала и оформила современный мир. Если эти три народа и впрямь «на закате», их жизненные установки утратили силу, нет ничего удивительного в том, что мир теряет нравственность.
А ведь так оно и есть. Весь мир — и народы, и люди — нравственность теряет. Некоторое время такая «свобода от морали» кажется занимательной, даже прекрасной. Низшие классы чувствуют, что освободились от бремени заповедей. Но праздник непродолжителен. Без заповедей, которые обязывают к определенному образу жизни, существование оказывается совершенно пустым. Именно это и случилось с лучшей частью нашей молодежи. Она свободна от уз и запретов — и ощущает пустоту. Бесцельность отрицает жизнь, она хуже смерти. Ибо жить — значит делать что-то определенное, выполнять задание; и в той мере, в какой мы уклоняемся от этого, мы опустошаем нашу жизнь. Вскоре люди взвоют, как бесчисленное множество псов, требуя властителя, который налагал бы обязанности и задания.
Пускай бы Европа не правила, если бы нашелся кто-то, способный ее заменить. Но никого нет и в помине. Нью-Йорк и Москва не представляют ничего нового по сравнению с Европой. Они окраины европейского мира, отрезанные от центра и потому лишенные значения. Говорить о Нью-Йорке и о Москве сейчас еще очень трудно, ибо толком еще не известно, что они такое; несомненно, только одно — они еще не сказали решающего слова. Но и так мы знаем достаточно, чтобы судить об их общем характере. Видимо, они относятся полностью к тому виду явлений, которые я назвал «историческим камуфляжем». «Камуфляж» — то, что кажется чем-то иным, внешность не выявляет сущность, но скрывает ее. Поэтому он вводит в заблуждение всех, кто заранее не знал, что камуфляж бывает. Это как с миражом, — если о нем знаешь, видишь верно.
В каждом историческом камуфляже два слоя: глубинный — подлинный, основной; и поверхностный — мнимый, случайный. Москва прикрывается тонкой пленкой европейских идей — марксизмом, созданным в Европе применительно к европейским делам и проблемам. Под этой пленкой — народ, который отличается от Европы не только этнически, но, что еще важнее, по возрасту; народ еще не перебродивший, молодой. Если бы марксизм победил в России, где нет никакой индустрии, это было бы величайшим парадоксом, какой только может случиться с марксизмом. Но этого парадокса нет, так как нет победы. Россия настолько же марксистская, насколько германцы Священной Римской империи были римлянами. У новых народов нет «идей». Если они вырастают в среде, где существует — или недавно существовала — старая цивилизация, они перенимают ее идеи. Вот тут-то и возникает камуфляж. Как я уже говорил, есть два основных типа народов. Есть народы, родившиеся в мире, еще не имевшем цивилизации; таковы египтяне и китайцы. У них все свое, коренное; их стиль прям и ясен. Другие народы появляются и развиваются в пространстве, уже насыщенном древней цивилизацией. Таков был Рим, который создавался на побережье Средиземного моря, напоенном греко-восточной культурой. Поэтому все повадки римлян лишь наполовину их собственные, а наполовину — заимствованные. А заимствованные, заученные действия всегда двусмысленны, не прямы. Тот, кто делает заученный жест, — хотя бы пользуется иностранным словом, — разумеет под ним свое собственное, переводит выражение на свой язык. Чтобы раскрыть камуфляж, нужен также взгляд «сбоку», взгляд переводчика, у которого кроме текста есть и словарь. Я ожидаю появления книги, которая переведет сталинский марксизм на язык русской истории. Ведь то, что составляет его силу, кроется не в коммунизме, но в русской истории. Кто его знает, что из этого выйдет! Несомненно одно — России нужны еще столетия, прежде чем она сможет претендовать на власть. У нее еще нет заповедей, и она должна прикрываться европейским учением, марксизмом. И этого ей хватило, так как юность в ней бьет через край. Юному не нужны резоны, нужен только предлог.