Я тогда работал на Уралмаше и косыгинскую реформу испытал на себе. Хорошо было начато, сильно по тем временам: предприятия, обретая ранее неведомые права, вздохнули свободнее. Да и подросшая зарплата карман работника не тянула.
Реформу начали откровенно и резко скручивать в конце 60-х. Опять-таки внизу, на производстве, это чувствовалось особенно отчетливо и больно: только вздохнули, как кислород вновь перекрывают. Делали это с государственных высей те, кто изначально не принял нововведений. Те, кто сразу усмотрел в экономических преобразованиях угрозу политической стабильности строя и только повода дожидался, чтобы эту реформу придушить. И повод подоспел. Весна 68-го, «пражская весна», не на шутку перепугала столпов и охранителей догматической идеологии.
Впрочем, с их позиций было чего испугаться: именно демократизация экономики неизбежно вытягивала за собой демократизацию всего общества. А этого ни Брежнев, ни Суслов, ни иже с ними допустить не могли. Не знаю, может быть, это мои домыслы, но думаю, что и самого Косыгина Чехословакия тоже, в конце концов, напугала.
Так не отсюда ли начало долгой и, в общем-то, неправедной борьбы с так называемым инакомыслием, с диссидентством? Но, как показывает опыт любой страны, «охота на ведьм», в конечном счете, всегда безуспешна. А уж нас-то, вынужден повториться, никакой опыт ничему не учит — ни чужой, ни собственный. Наши власти — хоть антидемократические, хоть, по их собственным уверениям, демократические, пуще всего боятся именно инакомыслия, и примеров тому ежедневно — тьма. Могучее «Нельзя!» царило и царит в любезном Отечестве нашем, и какими бы идеологическими одеждами оно ни прикрывалось, это слово всегда было орудием подавления свободы, мысли и действий и вместе с тем — лекарством от страха потерять власть. Для тех, кто дошел, добрался, дорвался до нее. И не верю я в объявленную свыше демократию, ибо настоящая демократия это слово «нельзя» с великой осторожностью применяет. Как аптекарь — яд.
Есть благородные социальные идеи, за которые необходимо бороться, добиваться их осуществления. И только когда они в основном войдут в жизнь, станут реальностью, можно тому или иному общественному строю дать характеристику, которая, как цель, была на знаменах сил, ратовавших за него. А сейчас происходит подмена понятий, великие слова используются в сугубо сиюминутных, популистских целях. Самое трагичное в этом то, что реальные действия людей, объявивших себя сторонниками демократических идеалов, ничего общего с ними не имеют. Поэтому и само понятие «демократ» становится в глазах народа чуть ли не неприличным…