Странная штука — человеческая память! Не могу вспомнить, кто вел этот разговор, но он прочно застрял в памяти, едва ли не дословно, потому что и вправду выражал общее психологическое состояние перед заседанием Политбюро. И тот, кто это сказал, имел в виду соотношение сил в Политбюро и Секретариате ЦК, но его опасения на этот раз оказались напрасными.
По ритуалу, с незапамятных времен принятому в Кремле, секретари ЦК и кандидаты в члены ПБ собирались в небольшой приемной перед залом заседаний. По его другую сторону располагалась так называемая Ореховая комната. Там и впрямь стояла орехового дерева мебель. Она разделяла зал заседаний и кабинет Генсека. В ней собирались члены Политбюро, туда являлся и Генеральный: то за минуту до назначенного срока, то за десять-пятнадцать минут, если хотел заранее обсудить что-то с ближайшими соратниками. В назначенный час он входил в зал заседаний во главе команды из членов ПБ. Мы, люди второй и третьей ступенек, уже были в зале, и две «команды» вежливо здоровались за руку — каждый с каждым, как футболисты на поле перед игрой. Смешновато, наверное, со стороны это выглядело…
Так было и в этот раз. Первым из Ореховой комнаты стремительно вышел Горбачев. Он и занял место председателя, он и начал заседание. На часах значилось, если это небезразлично историкам, 22.00. Довольно быстро составили комиссию по организации похорон Черненко. Возглавил ее Горбачев — возражений не последовало. По неписаной традиции тот, кто возглавляет такую комиссию, автоматически становится Генеральным. Оговорили место захоронения — в землю за Мавзолеем, дату и время — в среду, в 13.00. Место для прощания с покойным — Дом Союзов, естественно.
Потом встал Громыко и предложил кандидатуру Горбачева на пост Генерального секретаря. Это была, считаю, важная личная победа Е.К. Лигачева, заранее обговорившего все варианты едва ли не со всеми, кому предстояло поднять руку «за» или «против» нового лидера. Хотя — нет, не со всеми. Со мной он никаких бесед не вел, да и зачем, в самом деле: меня-то ни в чем убеждать не надо было.
Громыко, едва ли не самый старый член «гвардии» Брежнева (да что там — и Хрущева, и даже Сталина!), открыто и безоговорочно выступил на стороне молодой команды и ее лидера. Я уже говорил, что он откровенно симпатизировал лично Горбачеву, нам всем. Но ему, дипломату, человеку осторожному, было нелегко рвать тесные узы со своими старыми соратниками. И при этом не просто поддержать на Политбюро эту кандидатуру, но и самому назвать.
Не исключаю, что именно выступление Громыко и предрешило предельно спокойный ход заседания: никто из «стариков» даже слова против не сказал. Впрочем, двоих и не было: Кунаев не успел прилететь из Алма-Аты, Щербицкий не ко времени застрял в Америке. Их отсутствие вежливо учли: назначили повторное заседание ПБ — перед Пленумом, который состоялся на следующий день, в понедельник. К слову, Щербицкий и на него не поспел. В последующие годы по этому поводу немало исписали бумаги. Не думаю, что все это было сделано преднамеренно. В той обстановке даже возражение Щербицкого, если бы оно прозвучало, не могло изменить положение.