Некоторое количество зевак с удовольствием наблюдало за происходящим.
— Да ты, да я!.. — орал один из нападавших, размахивая кулаками. Его вид и произношение свидетельствовали о том, что он совсем недавно променял цветущие земли Украины на холодную, но денежную Колыму. Наконец, наоравшись, он пошел в атаку. Но лишь только сунулся слишком близко — получил удар в лоб. Ну, хоть в кино снимай — очень точный и правильный удар, такой, что нападавший рухнул как подкошенный.
Метнувшись вперед, седой ударил второго ногой под колени. Тот рухнул на спину. «Сейчас добьет», — решил капитан. Но седой повел себя иначе. Подскочив к упавшему, он от всей души отоварил того по почкам.
— Я что вам, сявкам, говорил, а? Не слышу! — и вдарил второй раз. — Забыл, сучара? А говорил я вам, чтобы не выдрючивались, не куражились, людей не пугали. Понаехало тут козлов. Ты землю свою позоришь, понял? — Последовал еще один удар. — Я тебя спросил, ты понял? Когда я спрашиваю, мне отвечать положено.
— Понял, дядько…
— Ладно. И чтобы вели себя тихо.
Седой спокойно зашел в магазин. Мельников пошел вслед за ним. Уже по манере драться и выражаться ему стало ясно, что этот человек либо бывший крутой зэк, либо охранник, набравшийся от своих подопечных всякого разного. Когда же в полутьме магазина Мельников увидел его глаза, то убедился — перед ним все-таки бывший Вохровай. В тех, кто служил в лагерях в нижних чинах при Сталине, осталось что-то такое, неповторимое. Эдакая жесткость и непреклонность. Такой никогда не сомневался, что охраняет врагов народа и что давить их надо без пощады. Вот он и давит до сих пор всех, кого полагает таковыми.
— Что ж это тут у вас происходит? — спросил Мельников. Задавая вопрос, он сознательно усилил в голосе «гебистские» нотки, и седой это услышал, почувствовал своего.
— Да так. Приехали тут бульдозеристы по контракту с Ивано-Франковска. Насосались, клопы, вина, решили себя показать. Вы, мол, москали, мы вас всех тут построим. А мне за Украину обидно, что о нас подумают. И так нас тут бандеровцами кличут. Вот из-за таких… А так у нас, товарищ, все тихо.
— Вы Матвей Александрович?
— Я самый.
— Дело у меня к вам.
— Так пойдемте в хату…
Говорил Чигирь очень чисто, без малейшего акцента, четко выговаривая все звуки.
Они вошли в уже знакомую капитану хату. Множество салфеток и полотенец, идеальная чистота. Дверь в спальню была приоткрыта, и Мельников увидел высокую кровать с горой подушек.
— Сейчас я насчет обеда соображу.
Чигирь вышел из комнаты и отдал какие-то распоряжения хозяйке. Как можно было ожидать, на столе появилась громадная кастрюля наваристого украинского борща. Правда, вместо традиционной бутыли мутной самогонки стояла емкость со спиртом.