– Это первый совнархозовский дом, – небрежно пояснил Ираклий. – Тут все продумано и вид хороший. Днем Дон виден и весь центр как на ладони. Пойдем, на кухне сядем, по-холостяцки…
Кухня оказалась невиданно большой – как жилая комната в квартире Лены. На угловом диванчике, охватывающем половину овального стола, лежали кукла, плюшевый медведь, несколько машинок.
– Наташенька куклы обожает, а Игорек машинки, – любовно пояснил Ираклий, собирая игрушки. – Везде все бросают, сорванцы. Сейчас положу на место, а ты пока вот что посмотри…
Он бросил на стол паспорт и вышел. Говоров машинально открыл документ.
«Гоберидзе Ираклий Зурабович…» На фото Ираклий без очков, глаза широко раскрыты, на проходимца-бухгалтера он здесь не был похож. Нормальный, порядочный мужчина, хороший семьянин.
– Сейчас мы чачи выпьем, – вернувшийся хозяин поставил на стол грубую, словно самодельную бутылку, две рюмки, достал из холодильника блюдце с полукопченой колбасой. – Только закуски нет, извини. Семья в отъезде – я дома не питаюсь.
– Зачем это? – Говоров подвинул к нему паспорт. Он почему-то чувствовал себя неловко.
– Для доверия. Чтоб у тебя сомнений не было, – подмигнул Ираклий и разлил прозрачную жидкость, распространяющую фруктовый запах. – Нам же вместе долго дела делать. А ты, я видел, засомневался…
– Да нет, – смутился Говоров.
– За доверие!
Они выпили. Говоров проголодался, но колбасы было мало, и он взял один кусочек.
– Спасибо. Я пойду…
– Как хочешь, – развел руками хозяин. – Ты скромный – не ешь, не пьешь. Ничего, познакомимся поближе – все изменится.
Они тепло распрощались. Дело шло к полуночи, дождь перестал, небо очистилось, ярко светили звезды. Говоров с удовольствием вдохнул чистый прохладный воздух. От голода у него сосало под ложечкой. Он готов был съесть буйвола. И даже почувствовал, что не дойдет до дома, если чего-нибудь не купит по дороге. Жареный буйвол, конечно, ему вряд ли попадется. Зато теперь, благо дело, ночные магазины и ларьки разрослись по всему городу, как грибы в постперестроечной слякоти. Они призывно светились витринами в липкой безрадостной ночи, как маяки, притягивая из непроглядного мрака тех, кто потерпел крушение в суровой полуночной пьянке, недобрав свою норму либо перебрав и теперь мучаясь похмельем.
Говоров подплыл к одному такому маяку и постучал в запотелое стекло. Потом постучал еще раз и еще. Наконец в мутном свете появилась растрепанная женская голова.
– Чего? – хрипло спросила она, не очень-то скрывая недовольство.
Говоров смутился. Он явно поторопился будить продавщицу. Нужно было сначала разобраться в названиях и найти компромисс в сложном вопросе «цена – качество – содержимое кошелька». Но теперь деваться некуда. Он почувствовал спинным мозгом, что если немедленно не назовет того, что ему нужно, девица обдаст его матом.