— Я забыла о нем. Астон… и вот теперь Мартин. О, Господи, эта дьявольская девица — Она пронзительно выкрикнула: — Я похоронила бы тебя и могла бы жить. Даже зная, что ты сделал, я могла бы похоронить тебя. И жить. И любить. Боль была бы выносимой. А эту выдержать нельзя. Невозможно — Она вновь стала царапать свое лицо. Я подбежал и сгреб ее. Но все кончилось без борьбы.
Я опустил ее в кресло.
— Не двигайся, — прошептал. Я вышел в свой кабинет и вскоре вернулся с таблетками транквилизаторов.
— Нет, — наотрез отказалась она. — И нет, и нет, и нет.
— Это очень важно — Я пытался уговорить ее.
— Важно для кого? — Она была раздражена. — Для тебя. Потому что впервые ты не знаешь, что делать… так, доктор? А я хочу лишь того, что уже никогда не смогу иметь. Верни мне его. Немедленно. Отдай мне его.
— Ингрид, послушай меня. Мартин умер. Он ушел навсегда. Навсегда. Его жизнь окончена. Выслушай меня, Ингрид. Выслушай меня. Я принес эту смерть в наше существование. Позволь мне нести это. Я никогда не прощу себе его гибель, мне не убежать, не скрыться от этого. Позволь его смерти убивать меня, Ингрид. Переложи ее на меня. Переложи на меня. Дыши глубоко, Ингрид, дыши глубоко. Ты будешь жить после этого. Отодвигай смерть Мартина ко мне. Ты сумеешь выжить. Отдай мне его сейчас. Отдай мне его смерть.
Я поднял ее, донес до стола и положил на него. Она подтянула ноги к груди, как при родах. Слезы, не иссякая, бежали по ее щекам. Пуговицы ее жакета были вырваны с мясом во время конвульсий, сотрясавших ее тело. Вся дрожа, она рыдала.
— Отдай мне его смерть сейчас же, Ингрид.
— О, Мартин, Мартин, Мартин, — беспрестанно повторяла она. Затем последовал ужасный сдавленный вопль, она глубоко вздохнула, и я понял, что приступ наконец закончился. Но ее крики все еще слышались мне, проникали в меня.
Она лежала на столе и неслышно плакала. Слезы катились, нежно омывая ее кровоподтеки, стирая кровь с ее лица. Слезы и кровь образовали вокруг ее шеи чудовищное ожерелье, постепенно размывавшееся бледно-розовыми ручьями и растекавшееся по ее груди.
— Пойду умоюсь, — проговорила она.
Я бережно отвел ее в ванную. Мы продвигались медленно, я и моя подруга. Возможно, мой опыт мог помочь мне заставить ее жить вновь.
Я включил душ, размешал жидкое мыло. Она распустила волосы, столь неуместно элегантные и привлекательные сейчас. Эти блестящие волосы, так чудесно сохранившиеся после стольких прожитых лет, говорили о возможности выживания, подобно крошечному знаку, символу нормальности.
Я помог ей раздеться, словно она была ребенком. Она скользнула под воду. Мыло на ее теле и волосах было похоже на магическое средство, какую-то лечебную мазь. Бесконечно долго она лежала там, поднимаясь на поверхность и снова погружаясь под воду, будто подчиняясь неслышному ритму, повторяла движения ритуальной акробатики выживания.