Дуглас умер, но его слова теперь вдохновляют нас на то, чтобы выступить и нарушить это нелепое табу[185]. Последние остатки моего уважения в духе “руки прочь от религии” исчезли в дыму и удушающей пыли 11 сентября 2001 года, за которым последовал “национальный день молитвы”, когда прелаты и пасторы в трепетном порыве подражания Мартину Лютеру Кингу убеждали людей несовместимых вероисповеданий взяться за руки, объединившись в признании той самой силы, которая прежде всего и вызвала саму проблему. Пора интеллектуальным людям, в противоположность людям верующим, выступить и сказать: “Хватит!” Пусть нашей данью памяти жертв сентябрьского теракта будет новая установка: уважать людей за то, что они думают по отдельности, а не уважать группы людей за ту веру, в которой их воспитали всех вместе.
При всей ожесточенной межрелигиозной вражде на протяжении многих веков (которая, как нам вполне очевидно, по-прежнему сильна), иудаизм, ислам и христианство имеют много общего. Несмотря на смягчающий тон Нового Завета и другие реформистские тенденции, все три сохраняют историческую верность тому самому жестокому и мстительному Богу брани, которого в 1998 году описал Гор Видал:
Великое зло, о котором нельзя говорить, ключевое для нашей культуры — монотеизм. Из варварского текста бронзового века, известного как Ветхий Завет, развились три антигуманных религии: иудаизм, христианство и ислам. Это религии небесного бога. Поэтому они, в буквальном смысле слова, патриархальны (Бог — всесильный отец), отсюда две тысячи лет презрения к женщинам во всех странах, зараженных этим небесным богом и мужами, представляющими его на земле. Этот небесный бог — из ревнивых богов, разумеется. Он требует полного подчинения от всех на земле, и он бог не просто какого-то одного племени, но всего мироздания. Тех, кто его отвергнет, нужно обратить в истинную веру или убить для их же блага.
В номере “Гардиан” от 15 сентября 2001 года я назвал веру в загробную жизнь главным оружием, сделавшим нью-йоркское злодеяние возможным[186]. Первоочередное значение имеет ответственность религии за ту глубокую ненависть, которая заставляет людей вообще прибегать к этому оружию. Высказать такое предположение, даже с самой что ни на есть джентльменской сдержанностью, значит вызвать целую бурю высокомерной брани, как отметил Дуглас Адамс. Но безумная жестокость этого теракта и столь же злобные, хотя численно и не столь катастрофические акты “возмездия” против несчастных мусульман, живущих в Америке и Британии, заставляют меня презреть обычную осторожность.