Я счастлив сообщить, что знакомство Дугласа с одной современной книгой об эволюции (она попалась ему, когда ему было чуть больше тридцати) стало для него чем-то вроде обращения апостола Павла по дороге в Дамаск:
Все встало на свои места. Эта концепция была потрясающе проста, но она объясняла возникновение естественным путем всей бесконечной и загадочной сложности жизни. Перед благоговением, которое она во мне вызвала, благоговение, о котором люди говорят в отношении религиозного опыта, кажется, откровенно говоря, просто несерьезным. Выбирая между благоговением понимания и благоговением невежества, я всегда выберу первое[200].
Я однажды брал у Дугласа интервью на телевидении, для программы, которую я готовил, о моем собственном романе с наукой, и в итоге спросил его: “Что именно в науке приводит тебя в такой восторг?” И вот что он сказал, тоже экспромтом и потому с особенным пылом:
Мир — такая сложная, богатая и странная штука, что это просто великолепно. Я хочу сказать, что идея о том, что такая сложность может возникнуть не только из такой простоты, но, возможно, и абсолютно из ничего, это самая потрясающая и замечательная идея. И получить даже какой-нибудь намек на то, как это могло произойти, просто прекрасно. И... возможность провести семьдесят или восемьдесят лет своей жизни в такой вселенной значит, по-моему, неплохо провести время[201] .
В последнем предложении нам теперь, конечно, слышится трагичный отголосок. Нам повезло знать человека, чья способность брать от жизни все была не меньше, чем его обаяние, и его юмор, и его чистый интеллект. Если кто-то из людей понимал, какое великолепное место мир, это был Дуглас. И если кто-то из покинувших его своим существованием сделал мир лучше, это был Дуглас. Было бы замечательно, если бы он одарил нас полными семьюдесятью или восемьюдесятью годами. Но, видит Бог, мы не остались внакладе и с сорока девятью!
Речь памяти Уильяма Дональда Гамильтона,
произнесенная на гражданской панихиде в церкви Нового колледжа в Оксфорде 1 июля 2000 года
Для тех из нас, кто мечтал бы встретиться с Чарльзом Дарвином, есть утешение: мы встречались, вероятно, с ближайшим его аналогом, которого мог предложить нам конец XX века. И все же он был таким тихим, таким невозможно скромным, что, смею предположить, некоторые из сотрудников этого колледжа были слегка ошеломлены, прочитав его некрологи — и открыв, какое сокровище скрывалось все это время от них. Некрологи были на удивление единодушны. Я зачитаю одно-два предложения из каждого из них и хотел бы добавить, что эта выборка вполне репрезентативна. Я приведу цитаты из 100% некрологов, которые мне встретились.