Магадан, Магадан, ты счастье мое – Магадан…
Как Магадан может быть счастьем?.. Как?..
Егорка схватил стакан, быстро, без удовольствия допил его и пододвинул к себе холодную котлету.
– Ты что, Нинок, котлеты на моче стряпаешь? – заорал кто-то из зала.
Тетя Нина широко, по-доброму улыбнулась:
– Не хошь – не жри!..
– Деньги вертай! – не унимался кто-то.
– Манушку покажь! Нинка! Покажь!..
– Ну ты, бля… – удивилась тетя Нина. – Не дож-ждесси!
– Покажь… покажь потроха…
– Во, нахрап… – добродушно удивилась она…
Сквозь полудрему Егорке почудилось, что рядом с ним кто-то плачет.
Он не сразу узнал Олешу: его физиономия разбухла, Олеша не мог говорить, только тыкал в Егорку листом бумаги.
– Че? – не понял Егорка. – Че с тобой?
– Ты… че? А ниче! – взвизгнул Олеша. – Тридцать два ведра… – п-понял? Тридцать два ведра!
Борис Борисыч, удачно сложившийся пополам, вдруг рыгнул и упал на пол. Олеша рухнул рядом с Борис Борисычем и вцепился в него обеими руками:
– Тридцать два ведра – слышь… слышь!.. Тридцать два ведра!..
Борис Борисыч не слышал. Его башка послушно крутилась в Олешиных руках и тут же падала обратно на пол.
– Суки, с-суки, с-с-суки! – вопил Олеша.
Егорка встал и медленно по стенке пошел к выходу. Дойдя до двери, он оглянулся назад: Олеша попытался встать, но вдруг завыл по-звериному…
Было в этом крике что-то чудовищное, словно у человека взорвалось все нутро, рот перекосился, разорван… – как у Лаокоона, только у Лаокоона, видать, были благородные страдания, а здесь нутряные, русские…
Егорка передумал ехать в Москву в понедельник, но от идеи своей – не отказался.
Когда Руцкой с автоматом наперевес поднялся на второй этаж его дачи в Форосе, он стоял в коридоре. Раиса Максимовна ужасно нервничала, – именно в этот момент ее левая рука повисла как плеть, а через сутки, уже в Москве, в больнице, ослеп левый глаз.
– Ну что, Саша… вы и меня хотите арестовать? – спросил он.
Какая глупость, черт подери, – зачем, зачем он это сказал? Кто задает такие вопросы!
Вторая глупость: Вольский.
На кой черт, спрашивается, он ему звонил?
Все знают (весь мир), что 18 августа, в три часа дня, гэкачеписты отключили на даче в Форосе связь. На даче – да, вырубили полностью. Но не в домике охраны. Он сделал несколько звонков, раньше других нашел Вольского:
– Аркадий, по радио скажут, что Горбачев болен, но ты-то знай, что я здоров!
И положил трубку.
Позвонить, чтобы ничего не сказать…
А можно было бы позвонить Бушу, Колю, в ООН…
«По радио скажут…»
Горбачев не спал и крутился с боку на бок. Почему он не послушал Метлока, посла Америки? Гаврила Попов (с помощью, видно, КГБ Москвы) узнал о ГКЧП за две с лишним недели. Потом понял, что в Кремле ему не поверят. Попов хитренько подговорил посла Америки, Метлок сразу добился личной встречи, рассказал ему все как есть… – а он смеялся Метлоку в лицо, просто… как дурак… смеялся!