— Стихи до селезёнки пробивают, чувак. Типа, ты выбор за выбором делаешь, да? и точно знаешь, что всё делаешь правильно для всех, а потом всё всплывает брюхом вверх, и понимаешь, что неправильнее там просто было некуда.
Стильная шантёзка перешла к «Одни мы вместе» Дица и Шварца, и Док принёс им с Диком по кашасе с пивной запивкой.
— Я не прошу тебя выдавать никаких секретов. Но мне кажется, я разок видел тебя по ящику на митинге за Никсона?
— И спросить хочешь, действительно ли я из тех горластых правых психов?
— Вроде того.
— Я хотел развязаться подчистую, вот и подумал: надо сделать что-нибудь для своей страны. Как бы ни глупо звучало. А те одни мне такое предложили. Вроде нетрудно. На самом же деле им нужен был контроль членства — чтоб мы всегда считали себя недостаточно патриотичными. Права моя страна или нет, но Вьетнам же происходит? это ж безумие, блядь. Вот, к примеру, твоя мамочка на герыче сидит.
— Моя, э-э…
— Ты б разве ничего на это не сказал, по крайней мере?
— Погоди, значит, США — это как, типа, чья-нибудь мамочка, говоришь… и она не может слезть с… чего именно?
— С посылки пацанов подыхать в джунглях без всякой на то причины. С чего-то неправильного и самоубийственного, а остановить это мы не можем.
— И «бдюки» не захотели на это вестись.
— Мне так и не удалось поднять тему. Да и поздно уже было. Я увидел, что это. Увидел, что натворил.
Док предложил добавить. Они сидели и слушали остаток отделения девушки-которая-не-была-хипповой-цыпой.
— Недурное соло ты там выдал, — сказал Док.
Дик пожал плечами.
— Для заёмной дудки сгодится.
— Ты по-прежнему в Топанге?
— Без вариантов.
Подождал, пока Док что-нибудь скажет, оказалось:
— Облом.
— Вот скажи мне. Я ниже поклонницы на побегушках, принеси травы, открой пива, следи, чтоб в той здоровой пуншевой чаше в гостиной только аквамариновые желейные были. Но вот я опять ною.
— У меня и впрямь такое чувство, — прощупал почву Док, — что ты бы предпочёл быть где-то в другом месте?
— Там, где я был, было б мило, — голос слегка осёкся ближе к концу — Док надеялся, это способны расслышать лишь частные сыскари с привычкой упиваться сантиментами. Музыканты снова просочились на эстраду, и не успел Док глазом моргнуть, Дик с головой погрузился в мозголомную аранжировку «Samba do Avião»[48], словно только этим ему и требовалось отгородиться от того, как именно, по его мнению, он проебал свою жизнь.
В итоге Док задержался там до закрытия и посмотрел, как Дик загружается в свою зловещую деревяшку «меркурий», который в ту ночь гонялся за Доком по каньону. Потом спустился в «Аризонские Пальмы» и взял «Всенощный особый», а потом сидел до зари, читал газету и пережидал утренний час пик у окна с видом сверху на смогосвет, где потоки машин свелись к ручьям бликов отделки, что призрачно поблёскивали вдоль ближайших бульваров и вскорости пропадали в бурой яркой дали. Не столько к Дику то и дело подкручивал он педали, сколько к Наде, которая верила — бездоказательно, — что муж её не умер, и к Аметист, которой полагаются далеко не одни выцветшие «полароиды», когда придёт пора её детской тоски.