— Я дальше сейчас не могу, — сказал Дик. Они остановились в абрикосом садике у ворот. — Так, давай мне халат.
Должно быть, Док на секунду отвёл взгляд от Дика. Где-то посреди вытряхивания из халата, или складывания его, или ещё чего-то одеянье выхватили у него из рук, взмахнули, как плащом фокусника, и когда Док посмотрел в то место, где был халат, Дик уже исчез.
Док поехал обратно по 101-й и прибыл на уклон к Тысяче Дубов как раз вовремя, чтобы дать по тормозам — перед ним вдруг материализовался микрик-«фольксваген» в огурцах, набитый хихикающими торчками. Полосу обгона уже заполонили полуприцепы, старавшиеся объехать «фольк», поэтому ехать туда не имело смысла. Некогда терпение изменило бы Доку, но с возрастом и умудрённостью он стал понимать, что у этих транспортных средств никогда, блядь, и не было никакой компрессии — такие уж инженерные решения приняли давным-давно в Вольфсбурге. Он перешёл на понижающую передачу, дотянулся до ручки громкости на приёмнике, который играл «Со мной вчера случилось что-то» «Перекати-Камней», и прикинул, что когда доедет до верха, тогда и доедет. Само по себе это ништяк, но теперь у него образовалось время подумать о галстуке Мики, и он принялся размышлять о том, как именно он попал к этому гамадрилу, а также неизбежно припоминать рисованный портрет Шасты Фей — на спине, всю распяленную и влажную, а также, если он не ошибся, хоть видел картинку и очень мельком, ещё и собравшуюся кончить.
Должно быть, этот конкретный галстук был на Мики, когда его загребли. Утром вытащил его из гардероба наобум, а то и глубже причины были. Потом его в «Хрискилодоне» переодели в пациентский прикид, галстук конфисковали — вот тут-то гамадрил его увидел и решил взять себе. Или Мики потом его обменял на какую-нибудь услугу в дурке строгого режима — телефонный звонок, покурку, чьи-нибудь пилюли? Ещё в колледже низшей ступени преподы научили Дока полезному представлению о том, что слово — не вещь, карта — не территория. Он предполагал, что можно расширить и на галстук с голой девкой — он не сама девка. Но сейчас ему не хватало здравомыслия чувствовать чего-то ещё, кроме того, что его ободрали — не сколько из-за Мики, сколько — и это теперь уже история древнего мира или как-то — из-за Шасты. Нафиг те фантазии, что её портрет мог возбуждать у гамадрила, — сколь же мало она могла значить для Мики, если он такое допустил?
* * *
Док вернулся на пляж, едва начало смеркаться, — поднялся по задним склонам дюн, перевалил, и перед ним распахнулся вид бухты и мысов в дымке, чистый закат тех красок, которые берёт себе сталь, нагреваясь до каления, огоньки авиалайнеров — какие мигают, какие горят постоянно — безмолвно поднимались от аэропорта короткими чёткими изгибами, после чего ложились на курс поперёк всего неба, иногда кратко сцепляясь с ранней звездой, затем двигались дальше… Док решил заехать в контору, и когда только отпирал дверь — зазвонил телефон, тихонько, словно бы самому себе.