Подошла Триллиум и просунула руки под татуированное плечо Шайба — то, на котором череп с кинжалом в глазнице.
— Нам бы уже пора ехать, любовь моя.
— Машину, ребята, можете себе оставить, — сказал Док, — за неделю вперёд уплачено, а также всё, что осталось от номера, считайте моим свадебным подарком. Можно мне покурку обратно?
Триллиум проводила Дока к лимузину, где ждал Тито.
— Он правда любовь всей моей жизни, Док. Я ему нужна.
— У тебя остались мои номера, домашний и конторы, да?
— Позвоним, честно.
— Всего наилучшего, миссис Бобертон.
* * *
Вечер пришёл, застав всех врасплох. Тито отвёз Адольфо с Инес в аэропорт, и, снова выезжая на шоссе, они с Доком заметили, как к аэропорту сворачивает машина — автопарково-серая, движется как-то решительно и безжалостно; им стало понятно, за кем. Тито поднялся на трассу и порулил в пустыню.
— Милый городишко, но ну его нафиг.
Как астронавтов в космическом корабле, их яростно вбило в спинки сидений, когда Тито включил некую секретную функцию, и за окнами городской неон начал растягиваться длинными мазками спектра, к синему впереди, а в чёрных далях, обрамлённых зеркальцем Тито, всякая точка света краснела, удалялась, конвергировала. В машинной магнитоле у Тито играли кассеты Розы Эскенази.
— Только послушай, я эту цыпу обожаю, она в своё время была Бесси Смит, чистая душа. — Он подпел несколько тактов. — «Tiátimo meráki», у кого этого не было, чувак? нужды, такой безнадёжной, такой бесстыжей, что чего бы кто ни сказал — всё нихера не значит. — Доку это показалось лишними торчковыми базарами, но когда он попривык к гаммам и модуляциям голоса, поймал себя на том, что думает о Триллиум: что бы она разобрала в этих Титовых «рембетиссах» и том конкретном томленье, о котором они пели.
Они ехали сквозь ночь и с первым проблеском зари добрались до того поворота, который Шайб показал Доку на карте, после чего свернули на автодорогу штата, доехали по ней до грунтовки, затем съехали с асфальта на утрамбованный просёлок, мимо битых висячих ворот через просохшую стирку на звенящих скотозащитных ограждениях, мимо юкки и маленьких приземистых кактусов, пустынных диких цветочков на обочине, вдали торчат скалы, в алкалиновой яркости движутся тёмные кляксы, может, ослики, а не то койоты или чернохвостые олени, хотя, может, и пришельцы с высадок давным-давно, ибо Док повсюду чуял признаки древних посещений.
Переехали через мост, и за ним, ниже по склону в долину, чья река исчезла, должно быть, много столетий назад, была мечта Мики Волкманна, его покаяние за то, что некогда взимал деньги за человечий приют, — Аррепентимьенто. Док с Тито раскурились, чтобы проснуться, пустили косяк по кругу. За участком расстилались дали пустыни, застроенные лишь маргинально: тут набросаны бетонные конструкции, там в каракулях чапараля торчит вдали дымовая труба-другая. Впоследствии Док и Тито так и не пришли к единому мнению, на что именно они смотрели. Было там несколько, по выражению Рангоута Трелинга, «зуполов», их соединяли крытые дорожки. Неидеальные полусферы, заострённые к вершинам. Док насчитал шесть, Тито — семь, если не восемь. Территория между комплексом и ними самими также была вся завалена громадными почти шарообразными розовыми валунами, хотя их тоже могла сотворить человеческая рука.