— П-пишите рапорт, — желваки на лице комдива заиграли, — п-подробнейший. Чтобы ч-ч-через час рапорта всех участников б-б-были у меня на с-столе. — И у-у-уберите эту, — вдруг заорал он, — чего она т-т-тут ревет…
Подробности случившегося Виктор узнал, когда усевшись в компании уцелевших летчиков второй эскадрильи, писал рапорт. Итоги были печальными. Не вернулись Шубин и Быков. Не вернулся Лоскутов – молодой летчик, для которого это был первый вылет. Потеряли один экипаж у подопечных – штурмовиков. Второй "Ил", подбитый, сел на своей территории. Ведомый Гаджиева – сержант Тарасов сел на брюхо уже на аэродроме – после полученных в бою повреждений не вышли шасси. Слишком уж великая цена за двух сбитых "фоккеров", которых лично он, Виктор видел. Настроение было похоронное, полк за месяц уже отвык от потерь. Мерзкий голос Пруткова траурным звоном звучал в ушах, и некуда было от него деться.
— Что же теперь будет? — растерянно спросил вдруг Гаджиев.
— К комдиву пойду, — решение пришло само собой, — рапорт напишу, пусть в другой полк переводят. Думаю, не откажет.
Летчики оторвались от писанины и удивленно уставились на него.
— Так ты думаешь, что Шубин…? — как-то обреченно недоговорил Гаджиев.
— Надеюсь, что вернется, — вздохнул Виктор, — его без хрена не сожрешь. А если нет, то мне хана. Прутков угробит, к бабке не ходи…
Тимур мрачно кивнул.
— В штаб сейчас звонили, — Соломин ворвался в учебный класс подобно метеору. — Шубин у Большекрепинской, на пузе сидит. Живой!
Поминки шли тихо. Тихо переговаривались, тихо пили самогон, из грубых, вырезанных из пустых бутылок, стаканов, тихо приходили и уходили, тихо поминали капитана Быкова и младшего лейтенанта Лоскутова. Вторая эскадрилья прощалась с комэском и летчиком. Официальная часть прошла за ужином, неофициальная шла сейчас. Командование знало, но предпочло закрыть глаза, на завтра массовых вылетов не ожидалось. Виктор идти на поминки не хотел, но пришлось. Быков был для него врагом, пусть не всегда явным. Эта вражда давно уже переросла в худой мир, но, как говорится, осадочек остался. Но и не идти было тоже нельзя. Ребята из второй, тот же Тимур, обиделись бы на такое. Пришлось присутствовать. Он посидел с полчаса, выпил стакан холодного самогона и засобирался обратно. Можно было пить и пить, завтра ему никуда не лететь, это он знал точно, но как-то не было особого желания.
Пока Виктор сидел в землянке, стемнело окончательно. Он потихоньку пошел домой, но неожиданно, у ближайших кустов, наткнулся на какую-то темную фигуру. Он прошел бы мимо, но услышав тихие всхлипы, остановился. Таня застыла серой тенью, незаметная, раздавленная горем.