В следующую ночь разразилась первая октябрьская буря; вороны целый день большими стаями кружились над городом, солнце закатилось как бы в кровавое море, а затем началось! Всю ночь ветер свистел и завывал, а с наступлением дня еще с большим остервенением запел свою осеннюю песню.
Советница была очень не в духе; ее маленькие ножки стали немного слабыми и неуверенными. При сильном ветре она не решалась больше выходить на улицу, и визиты, предполагавшиеся на сегодняшний день, не могли состояться.
Маргарита была очень довольна этим; она сидела в комнате бабушки и проворными пальцами помогала ей вышивать великолепный ковер, который предназначался Герберту в виде рождественского подарка и будет, вероятно, лежать у дамского письменного стола в будущем молодом хозяйстве. Маргарита со спокойной совестью вышивала букеты цветов, на которые будет ступать нога прекрасной Элоизы.
В четыре часа ландрат вернулся со службы и прошел в свой кабинет, находящийся рядом; в течение некоторого времени было слышно, как туда приходили и уходили люди; сторож принес целую кипу бумаг; жандарм сделал какой-то доклад, затем раздавались какие-то просительные голоса. Маргарите невольно пришло в голову, что тишина, так строго соблюдавшаяся в старом купеческом доме, была теперь нарушена людьми, которые даже не носили фамилии Лампрехт. Старым купцам этого и во сне не снилось!
Несмотря на бурю, из Принценгофа была прислана прелестная корзинка с фруктами. У советницы от радости затряслись руки; она поспешно набросила платок на рождественский подарок и позвала сына, щедро дав посыльному на чай.
Ландрат на мгновенье остановился на пороге, как будто был удивлен тем, что его мать не одна в комнате, но затем подошел ближе и поклонился по направлению окна, где сидела Маргарита.
— Здравствуй, дядя, — приветливо, но равнодушно ответила она на его поклон, продолжая вышивать ковер.
Он слегка нахмурил брови и бросил беглый взгляд на корзину с фруктами, которую протягивала ему мать.
— Странная фантазия, гонять в город посыльного в такую погоду, — произнес он. — Можно было и подождать…
— Нет, Герберт, — прервала его советница, — фрукты только что сорваны и не должны были утратить свой аромат; как чудно они пахнут! Я сейчас положу тебе на тарелку несколько груш и кисть винограда…
— Благодарю, милая мама; кушай сама; эти знаки внимания относятся исключительно к тебе!
С этими словами он вышел.
— Он обиделся тем, что эти знаки расположения не были адресованы прямо ему, — прошептала советница на ухо внучке, снова принимаясь за работу. — Боже мой, Элоиза не должна поступать таким образом, он так замкнут, обладает такой малой дозой самоуверенности и, кажется, почти надеется, что она первая скажет решительное слово; притом он страшно ревнив, и, как ты только что видела, ревнует даже ко мне! Да, дитя мое, тебе придется самой пережить все это, — шутливо произнесла она, снова возобновляя разговор, прерванный приходом посыльного.