«Он, наверно, сейчас сидит на скале, где кончается тропинка, и ждет. Наверно, и его душа летит, как моя», — думала она.
И правда, Манольос сидел на скале и все время вытирал свое опухшее лицо, которое потрескалось еще больше и сочилось гноем.
«Жаль мне ее, бедняжку, жаль, — думал он, — но нужно… Я должен избавиться от всех искушений, чтоб очистилась моя душа, чтобы очистилась моя плоть и стал я достойным…»
Он прислушался, узнал ее быструю и мягкую походку, уловил в воздухе запах одеколона, и его ноздри затрепетали: он хорошо знал, что это запах Леньо.
«Идет, идет, — подумал он, — идет, вот она!»
Показался желтый платок, на минутку Леньо остановилась, приложила руку ко лбу — она узнала на скале своего жениха, который сидел, опустив голову, поджидая ее, и замедлила шаг.
— Вот она! — повторил снова Манольос, поднял голову, вскочил на ноги и застыл на месте.
Леньо нагнулась, притворяясь, что не заметила его, — для того, чтобы он с разбегу кинулся к ней и схватил за талию, словно помогая подняться… Так он обычно делал… Но сегодня Манольос стоял неподвижно.
— Манольос! — крикнула она ему, не в силах более сдерживаться.
Но Манольос не ответил и продолжал стоять на скале безмолвно и неподвижно.
Леньо подбежала, взглянула на него и закричала:
— Матерь божья!
И рухнула на землю.
Манольос наклонился и поднял ее, но она одной рукой закрывала свое лицо, чтоб не видеть его, а другой отталкивала, не разрешая дотронуться до себя.
— Уходи… Уходи! — кричала она пронзительным голосом. — Уходи!
— Ты посмотри на меня еще раз, Леньо, — говорил тихо Манольос, — посмотри на меня, чтоб тебе противно стало и могли мы избавиться…
— Нет, нет! — визжала несчастная девушка. — Уходи!
Манольос вернулся назад и сел на скале. Несколько минут оба молчали. Наконец Леньо промолвила:
— Что с тобой случилось? Ради бога, скажи, что с тобой случилось?
— Проказа… — спокойно ответил Манольос.
Леньо вздрогнула и отвернулась лицом к селу.
— Я уйду, — сказал она. — Ты поэтому меня позвал?
— Да, поэтому, — спокойно ответил Манольос. — Можешь ли ты теперь выйти за меня замуж? Не можешь. Можешь ли ты рожать от меня больных детей? Не можешь. Уходи!
Снова оба замолчали; потом послышался безудержный, безутешный плач девушки.
— До свиданья, Леньо! — сказал Манольос и повернулся, направляясь к кошаре.
Леньо не ответила. Вытерла желтым платком глаза, посмотрела кругом. Она не знала, что теперь будет, куда ей теперь идти. Манольос уже скрылся из глаз, и мир показался ей пустынным.
Солнце стояло в зените. Слышался лишь звон колокольчиков — это овцы брели отдохнуть под тенью огромного раскидистого дуба. Где-то заиграла свирель: ее печальный голос раздался в тишине, но тут же замолк.