— Клянусь тебе! — ответила несчастная женщина, задрожав.
— Смотри сюда, — сказала ей старуха и указала на черный мешочек. — Тут у меня есть один чудесный порошок; если дашь это ему, то через несколько дней он спокойно, без боли, окачурится. Что ты скажешь? Избавишься, несчастная! И он тоже избавится от грехов.
— Ради бога, не говори больше! — крикнула бедная женщина.
— Как хочешь, — сказала старуха и пожала плечами. — О твоем благополучии думаю, но если ты не хочешь…
Сунула старуха свой черный мешочек за пазуху, вытащила второй, белый, с лекарствами и начала лечить. Заварила какие-то травы, напоила больного, достала масло и благовония, размешала все это с перцем и натерла отощавшее тело. Ей напомнили о кирпиче — взяла она горячий кирпич и положила ему на живот. Потом достала из голубого мешочка смолу, подогрела ее и намалевала крест на пороге у ворот. Наконец выгнала всех из комнаты, заперла дверь, подошла к Панайотаросу, плюнула в него трижды и погрозила ему кулаком.
— Пошел к черту, Иуда!
Потом вышла из комнаты.
— Не трогайте его, — сказала Мандаленья. — Я прочла над ним молитву; через три дня он будет здоров.
В награду она получила вдоволь хлеба, хранившегося во дворе, и длинную колбасу, висевшую на оливковом дереве. Старуха перекрестилась и ушла.
«Мужчины — дикие звери, будь они прокляты! — болтала старуха сама с собой, шагая по дороге. — Эх, разрешили бы мне, дала бы им всем подряд известные мне порошки и отправила бы всех к черту!»
Когда она вставляла ключ в замочную скважину, мимо торопливо прошел хмурый Яннакос со своим осликом.
— Эй, эй, погоди! — крикнула: ему старуха. — Дай мне посмотреть на тебя, Яннакос! Что творится с моим ненаглядным племянником? Неужели вам его не жалко? Сбили его с толку, и теперь он сидит в одиночестве на горе и, говорят, читает евангелие… Слыханное ли дело! Евангелие… вместо того чтобы детей с Леньо плодить…
— Вот за это и спасибо ему, тетя Мандаленья! — сердито ответил Яннакос. — И нет никого, кто бы пал на землю и поцеловал ему ноги! Пропадите вы пропадом, старики, старухи, старые обезьяны!
Но старуха, перешагнувшая уже было порог, одним прыжком снова очутилась на улице.
— Вот заболеешь когда-нибудь, — крикнула она ему, — и попадешь в мои лапы! Тогда я тебе отомщу!
Потом, хихикая, закрыла за собой дверь.
Но некогда было Яннакосу возвращаться и начинать с ней ссору. Его мысли были на Саракине, откуда он только что пришел, совершенно расстроенный. Построили там уже несколько домиков, но не хватало леса для крыш. Дети, бледные, худые, сидели у входа в пещеры, забыв об играх; серьезные, задумчивые, как старики, смотрели они вниз, на поля, казавшиеся издали такими крохотными, на девушек-жниц в косынках. Кое-кто из здешних женщин собирал травы, Другие разводили костры, но не было у них ни масла, ни хлеба, ни маслин, — ели они только малосъедобную зелень. Мужчины разошлись по ближним деревням в поисках работы, а поп Фотис взял евангелие и, как нищий, бродил по селам с мешком, прося милостыню для своих людей.