— Михелис объявлен сумасшедшим, подарок недействителен! — пропищал старик Ладас, прятавшийся за спиной учителя.
— Подарок недействителен! Вон! Вон! Большевики, продажные шкуры, предатели!
Тогда Панайотарос, нагнув голову, как бык, кинулся на Манольоса. Но Лукас поднял обеими руками огромный камень и швырнул его в Панайотароса. Камень ударил Панайотароса по колену, и он упал на землю, Лукас бросился на него, оседлал, начал яростно избивать. Панайотарос, собрав все свои силы, вскочил на ноги и схватил противника за талию. Рыча, они покатились по земле. То один, то другой оказывался наверху.
Пономарь схватил камень, нацелился в Манольоса.
— Проклятый! — взвыл он и метнул камень.
Камень попал Манольосу в бровь. Брызнула кровь и залила его лицо.
— Убивают нашего Манольоса, вперед!
Саракинцы с криком ринулись в драку.
С диким воем саракинцы схватились с ликоврисийцами. Старик Ладас пустился наутек, учитель попытался разнять дерущихся, но его начали безжалостно колотить с обеих сторон. Тем временем какой-то мальчишка побежал в село и радостно объявил там:
— Убили Манольоса, убили проклятого!
Костандис выскочил из своей кофейни, схватил дубину и побежал к дерущимся.
— Где? Где? — кричал он мальчику, когда тот пробегал мимо.
— У колодца святого Василия!
Костандис бросился туда, по дороге встретил Яннакоса, они побежали вместе, не обменявшись ни единым словом.
Около колодца саракинцы и ликоврисийцы слились в один рычащий клубок, катающийся по камням. Женщины с Саракины, сильные, с огрубевшими от тяжелой работы руками, тоже приняли участие в битве; охваченные яростью, они дрались не хуже мужчин.
— Манольос, Манольос… — раздались два хриплых, задыхающихся голоса.
Манольос, сидевший на пашне и перевязывавший свою рану, узнал голоса и поднял голову.
— Я здесь, братья, — закричал он, — не бойтесь!
В эту минуту старик Ладас, пристроившись на скале, радостно заверещал:
— Ага едет, ага едет!
Послышалось конское ржанье, и к колодцу стремительно, так что из-под копыт кобылы посыпались искры, подлетел мертвецки пьяный ага с серебряными пистолетами за поясом, с длинным ятаганом, в красной феске. Он на скаку осадил лошадь, она встала на дыбы, но ага, прижавшись к ее шее, не упал. Он вытащил пистолет, выстрелил в воздух и заорал хрипло и грозно:
— Гяуры!
Клубок тут же распался. По одну сторону стали саракинцы, по другую — ликоврисийцы, все с избитыми лицами, в пыли, в крови. Посредине лежал израненный учитель. Он попытался встать, чтобы приветствовать агу, но не смог.
— Гяуры! — снова закричал ага, глядя налитыми кровью глазами на саракинцев. — Чего вы хотите в моем селе? Вон отсюда, гяуры!