— Кто вы такие? Почему вы покинули свои дома? Что вам здесь надо?
Женщины притихли, — услышав его голос, дети подбежали к своим матерям и схватились за их платья, собаки снова начали лаять. Наверху, на балконе, капитан приложил ладонь к уху и внимательно слушал.
— Дорогой отче, — спокойно, но решительно ответил поп беженцев. — Я священник Фотис из далекого села святого Георгия, а все эти люди — души, вверенные мне богом. Турки сожгли наше село, прогнали нас с наших земель, многих убили; мы же спаслись, оставили все и ушли, Христос повел нас, и мы следуем за ним, ищем новых земель, на которых могли бы поселиться.
С минуту он помолчал; во рту у него пересохло, и слова с трудом вылетали из горла.
— Мы тоже христиане, — продолжал он через некоторое время. — Мы, эллины, великий народ, мы не должны погибнуть!
Свесившись через перила, капитан, хоть и пьяный, прислушивался к резкому, гордому голосу взволнованного священника. Понемногу раки испарилась, и в голове капитана посветлело.
«Действительно, — подумал он, — что мы за черти, что за упрямцы! Откуда у нас столько мужества! Мы как осьминоги: отрезали одно щупальце, отрезали другое, а на их месте вырастают новые».
Он развязал полотенце, от которого шел пар, окунул его в ведро с водой, стоявшее рядом, снова повязал себе голову, и ему стало легче.
Опять послышался голос отца Фотиса:
— Мы не погибнем! Тысячи лет прожили и тысячи лет еще проживем! Мы рады приветствовать тебя, отче!
«Что за атаман этот поп, — снова подумал капитан Фуртунас. — Откуда у него этот огонь, этот задор, это мужество, притом он совсем нечестолюбив! Клянусь морем, он, по-моему, прав… Мы, греки, бессмертная нация. Нас вырывают с корнем, нас жгут, нас режут, но мы не сдаемся. Берем иконы, корыта, треножники, евангелие — и снова в путь! Чтобы пустить корни где-нибудь подальше…»
Его душили слезы. Вдруг он перегнулся через перила балкона и крикнул:
— Здравствуй, Папафлесас![19]
Несколько человек подняли головы к балкону, но из-за шума, вызванного словами попа, не все поняли, что сказал капитан. Женщины причитали, вспоминая свои дома, а голодные дети громко плакали.
Когда шум несколько утих, отец Григорис поднял свою толстую руку и заговорил:
— Что бы ни делалось в мире, все делается по божьей воле. С неба бог видит землю, держит в руках весы и взвешивает. Он дает Ликовриси возможность радоваться своему богатству и погружает ваше село в траур. Бог знает, какие грехи вы совершили!
Он на минуту замолчал, чтобы толпа хорошенько разобралась в этих суровых словах, потом снова поднял руку и крикнул с упреком: