Пара телевизоров, размещенных в центре, гнали голливудскую лабуду о полицейских и мафии, справа и слева, не глядя на экраны, горланили подростки. Тот самый контингент, что уже горделиво шуршал в карманах купюрами, чем и выделывался перед неимущими собратьями. У тех, что расположились за соседним столиком, на коленях восседали малолетние дамы. Эти в отличие от Леонида сомнениями относительно мужского и женского начал не маялись. Смело и рано вступая в жизнь, они нетерпеливо сучили ножонками, бренча ложками и кастрюльками, требуя всех полагающихся по жизни удовольствий. Можем — значит, хотим — и никак иначе! В каком-то смысле Леонид готов был им завидовать. Более неутомимых любовников, чем четырнадцатилетние соплюны, не найдешь. Но и им же он от души сочувствовал. Ерзающие на чужих коленях девчушки изначально были обречены на череду драм, а их кавалеры — на преждевременную скуку, конвоируемые этапы и суровое разочарование. Колея, из которой не вырваться. Почти по Высоцкому. И куда им, пардон, деваться? Дома — непонятливые предки, в школе — двойки и ненавидимые предметы. Туповатых детей мало кто любит, — поэтому они стараются любить себя сами. Такой вот немудреный выход.
Вихляющийся паренек, шаркая ногами по полу, приблизился к приятелям, хихикая, объявил:
— Сегодня я сутенер! Продаю Марью за десятку. Если на двоих, то скидка. Каждому по шестерику.
— Не дорого ли, Пача?
— Бизнест есть бизнест, — парень так и произнес: «бизнест».
— За червонец я сам тебе кого хошь продам. Так что гуляй, сутенер!…
— А мне продашь? — Леонид вовсе не собирался вмешиваться, но словно кто дернул его за язык. Такое уж «лучезарное» подвалило настроение. — Червончик, пожалуй, дам.
Он ожидал, что подросток пойдет на попятную, но этого не случилось. Акселераты вступали в «бизнест» отважно, ни на миг не выпуская из худеньких рук счастливого кузнечного молота. Вихляющийся Пача ломким голоском осведомился:
— На ночь? Или почасово?
— Мне бы покороче, дружок.
— Значит, почасово! Тогда полтинничек.
Предложенная арифметика Леонида несколько озадачила.
— Ты же говорил: «червонец»!
— Это для своих, батя, — по блату. А ты чужой, кто тебя знает, — Пача оглянулся. — И потом Марью надо уламывать. Она без резинки не согласится.
Голос подростка скрипел, заставлял морщиться. По бегающим глазкам, узенькому лбу и рано испорченным зубам читалось все его незавидное будущее. Без карт и без хиромантии. Либо туда, либо сюда… Оно и понятно, — ПЕРЕХОДНЫЙ возраст. Этот, впрочем, свой переход уже выбрал. Леонид ощутил прилив гадливости.