— Мало малышу? Мало?!… — он остервенело бил и бил ногами в бока и спину вздрагивающего на снегу противника. Очкастый с ножом оторопело наблюдал за избиением товарища, не делая попытки вмешаться. Пожалуй, Леонид знал, что творится у него на душе. Вернее, чувствовал. Тот же знакомый переворот, но уже с явным превосходством его величества Страха. Наверное, очкастый без труда мог бы приблизиться и совершить роковой взмах своим идиотским ножом, но Господин Страх перешел в решительное наступление, и подлость, что заменяла парню отвагу, пронзительно трубила отход. Судя по всему, очкастый и впрямь был непрочь пуститься в бега. Случившееся с его более агрессивным собратом сломило ночного рыцаря.
— Куда?! — заметив подозрительное шевеление, Леонид прыгнул к нему, пальцами ухватил за ворот. Нож огненно мазнул по руке, заставив отшатнуться. На большее очкастого однако не хватило. Он был на грани истерики. Это читалось по его побелевшему лицу, по паническому блеску глаз. Встряхнув порезанной рукой и разбросав по снегу темные капли, Леонид рванулся вперед. Завел левую стопу за правую и достаточно технично саданул очкастого ногой в грудь. Тот полетел на землю, бешено заелозил локтями, пытаясь подняться. Леонид подобрал оброненный нож, поглядел на очкастого.
— Страшно, да?
— Мы ж найдем потом!… В кислоте, падла, сварим!… — губы парня дрожали, последние слоги он проглатывал. И опять наблюдалось несоответствие. Грабитель отчаянно боялся и тем не менее продолжал ругаться, продолжал угрожать.
— Для тебя этого «потом» не будет, козлик, — Леонид вдруг осознал, что его тоже трясет. Но уже от ярости. Власть окончательно перешла в иные руки. Он больше ничего не боялся. Одним мановением длань дьявола обратила кролика в тигра, и, появись перед ним трое или четверо таких очкастых, он и на них бы пошел в лобовую атаку. Даже без кастета и без ножа. Кастет еще раньше он опустил в карман, нож смаху воткнул в наст, каблуком ударил по рукоятке, ломая надвое. И снова закопошился в снегу первый противник. Парень и впрямь оказался здоровущим. Штанги, небось, ворочает, марафоны бегает… Булькающие, вырывающиеся из горла звуки не оставляли сомнений, — этот орел тоже ругается. Вернувшись, Леонид сел на него верхом. Начиналась стадия юродства.
— Что? Требуется адвокат? — он закатил лежащему мощную оплеуху. — Ты, небось, думал, паршивец, я благородный сыщик из слащавого романа? Так, да? Мол, стукну и уйду?… А я шкуру спускаю с таких, как ты! Головы отрезаю и в бочках солю! Для коллекции. Всю жизнь меня помнить будешь. Пикнуть вдругорядь не посмеешь!… — это самое «вдругорядь», любимое Костяевское словечко, он припомнил лишь много позже. А сейчас его правый кулак продолжал работать с ритмичностью заводского шатуна. Левой рукой он поправлял сползающую на глаза енотовую шапку.