Теперь я была уверена, что светящиеся огоньки — это глаза волков. Опять вспомнила детство, рассказы взрослых о повадках волков. Их было множество в наших краях, поэтому-то в народе и появилось выражение «тамбовский волк». Особенно быстро они размножились во время войны. Отстреливать их было некому, все мужчины — на фронте, поэтому волки обнаглели и разгуливали свободно повсюду. Позже я сообразила, что шла по краю леса и, по-видимому, где-то недалеко жили волчата. Охраняя их, волк и волчица сопровождали меня до тех пор, пока вдали не появился уже настоящий огонек — то была деревня. Волки исчезли так же внезапно, как и появились. Почему я не испугалась? Вспомнила наставления дедушки: «Осенью волки сыты и на людей не нападают, а зимой — берегись».
Слабо мерцающий, но спасительный огонек снова придал мне уверенности. Я пошагала дальше и добралась, наконец, до избушки.
На мой стук никто не ответил. Я потихоньку потянула на себя дверь, она очень легко распахнулась. Войдя в дом, увидела женщину, которая, согнувшись, что-то вынимала из печки. Она медленно распрямилась и так же не спеша посмотрела на меня.
— Простите, не знаете ли вы Дашковых? — спросила я. — Они всегда жили в центре села, там, где школа и церковь. Сейчас ночь, темно, боюсь сбиться с пути.
Женщина молча рассматривала меня и без всякого интереса спросила, кто я и откуда… Потом покачала головой и тихо сказала:
— Ты туда сейчас не дойдешь.
— Но почему? — спросила я.
Мой вопрос ее, видимо, удивил. Она продолжала:
— Что, ты не знаешь? Была война, колодцы с деревянными срубами за это время все сгнили, остались только глубокие ямы, из которых мы с трудом достаем воду. А они все — по краю дороги. Так что в такую темь легко в них провалиться. Ночью-то здесь никто не ходит.
В это время на печке кто-то завозился и засопел. Я увидела голову мальчика лет двенадцати-тринадцати и немного повеселела. Вспомнила, как мы, деревенские дети, в своем селе знали все тропинки и с закрытыми глазами могли найти все, что нужно. Потом попросила женщину.
— Нельзя ли, чтобы мальчик проводил меня?
Женщина, глядя на мальчика, тихо произнесла:
— У него нет обувки. И это мой единственный кормилец — не пущу. — Потом медленно повернулась к горящей лампаде: — Вот видишь, лежит. Пришел с войны и умер.
В полумраке я разглядела на лавке мертвого человека. И только теперь сообразила, почему из всех домов нашего большого села горел этот один-единственный огонек. Это был свет лампады над покойником.
Внезапно я увидела ужасающую нищету этого дома, сироту-мальчика, тусклые безжизненные глаза еще молодой хозяйки. Невольно моя рука потянулась к саквояжу. Я вытащила оттуда последнюю горсть кускового сахара, который собрали мне в дорогу раненые, повернулась и вышла из дома. Встала под крышу, укрылась от дождя и решила здесь дождаться рассвета. От увиденного и пережитого меня охватила неудержимая дрожь, к тому же я промокла до нитки, в сапогах хлюпала вода.