— Кто вы такой? Что вам угодно?
— Войти к вам в помещение или выйти из этого вокзала, — ответил Малез. — Я сел не на тот поезд.
— А!
В этом восклицании облегчение спорило с недоверчивостью.
— Вот мой билет. Ну, дайте же мне пройти!
Казалось, начальник станции превратился в статую. Малез без церемоний его оттолкнул, сам закрыв за собой выходившую на платформу дверь.
— Ну вот! Не хочу вас упрекать, но вы-таки не торопились! Испугались меня?
— За последние две недели вы первый пассажир, сошедший на этой станции, — наконец ответил тот глухим голосом. — Когда вы постучали в окно, я подумал… Ведь поезд, с которого вы сошли, даже не должен был здесь останавливаться. Это из-за пути, который…
— Значит, мне просто повезло.
Сняв промокшую шляпу, Малез отряхнул ее.
— Одиннадцать часов, — посмотрел он на циферблат висевших на стене казенных часов. — Вы не подскажете гостиницу поблизости, где я мог бы остановиться на ночь?
— Гостиницу поблизости? — повторил в растерянности начальник станции.
Казалось, он погрузился в глубочайшие размышления. Но наконец сказал:
— Выйдя из вокзала, поверните направо. В пятистах метрах вы увидите кальварию и чуть дальше, в начале Станционной улицы, трактир. Это пятый или шестой дом деревни…
Он уже начал приближаться к столу, явно стремясь завершить ту жалкую работу, от которой его отвлекли.
— Последний вопрос! — сказал Малез. — В каком часу проходит первый поезд на Граммон?
— Утром, в восемь сорок пять.
— И… это все?
— Нет, в семнадцать десять проходит второй… Оба, естественно, со всеми остановками!
— Естественно! — сказал Малез.
На пороге он обернулся и ядовито заметил:
— Спокойной ночи! Свою пушку вы можете вернуть в ящик!
Дождь не переставал. Не такой сильный, но более коварный. Под таранящими ударами ветра стонали невидимые деревья. Словно огромные похоронные колесницы, по небу неслись черные тучи.
— Бррр! — бормотнул Малез. — Куда приятнее на Ривьере!
Но в глубине души сам этому не верил. Он был человеком севера, которого солнце ослепляет и пьянит, но и раздражает, подавляет своим беспрерывным жаром.
Не переставая барахтаться в грязи, он испытывал странное ощущение. Не беспокойство, нет. Скорее, что-то вроде замешательства, подавленности. Не вызовет ли из ночи громкий шум его шагов злокозненные и призрачные существа?
Ветер приносил странные звуки — рыданий и смеха. Казалось, что мелькнувшая между двумя похожими на лебедей тучами колокольня озаряется таинственным сиянием.
Словно ребенок, которого режут, мяукнула за зеленой изородью кошка, и Малез, когда прошло первое волнение, не мог не улыбнуться… Как в комедии, которую он разыгрывал для самого себя и в которую на короткий миг поверил.