Рассказывая историю внукам, Хонор наверняка пропустит ту часть, в которой они занимались любовью. Может быть, она покажет внукам татуировку. А может, не захочет. Или вообще сведет ее к тому времени.
И даже если Хонор не поверит в его смерть и прочтет записку, поймет ли она ее истинный смысл? Помнит ли тот момент, когда он сказал ей в разгар той полной страсти ночи: «Обними меня. Давай притворимся, что все это что-то значит»?
Если бы можно было повернуть время вспять, он сказал бы больше. Он бы объяснил ей, что их близость значила для него очень много, а иначе его вообще не волновало бы, обнимает она его во время секса или нет. Если бы ему дали еще один шанс, он сказал бы Хонор…
Черт, да ей даже говорить ничего было бы не надо. Она бы просто поняла сама. Посмотрела бы на него странным взглядом, и он бы тут же ощутил, что эта женщина знает, что он чувствует. Как тогда, когда Ли рассказал ей, как пришлось пристрелить Дасти.
«Как его звали?»
«Я забыл».
«Неправда, ты не забыл».
Ему ничего не потребовалось говорить, Хонор и так поняла, что тот день, когда пришлось застрелить несчастного коня, был самым ужасным в его жизни. Все остальные убийства, которые пришлось совершить позже, не затронули его так сильно, как это. И Хонор это знала.
От мыслей о ней — о ее глазах, губах, ее теле — Ли становилось больно. И эта боль была даже глубже, чем та, причиной которой стала рана на животе, которую зашили достаточно хорошо, чтобы он не истек кровью, но предупредили, что нельзя напрягать живот еще как минимум шесть месяцев, иначе это может кончиться дыркой в кишках.
Ночью он принимал сильнодействующее лекарство, позволявшее забыть на время о боли, необходимое, чтобы провалиться в сон. Но ничто не могло избавить его от той боли, которую он испытывал, тоскуя по Хонор, мечтая коснуться ее, почувствовать вкус ее губ, прижать к себе, заснуть с ее рукой на своей груди поверх сердца.
Но даже если Хонор поймет, что он написал ей в зашифрованной записке, захочет ли она быть с ним? Захочет ли, чтобы Эмили постоянно находилась рядом с таким человеком? Чтобы попала под влияние бойца, владеющего тактикой партизанской войны, знающего, как убивать людей голыми руками, но понятия не имеющего, кто такие Элмо и Паровозик Томми?
Чтобы закрыть на все это глаза, она должна была разглядеть в нем что-то такое, чего он и сам в себе, возможно, не подозревал. Она должна захотеть его по-настоящему. Она должна его любить.
Зашипели динамики системы оповещения, отвлекая Кобурна от его размышлений. Объявили прилет ежедневного рейса номер семьсот пятьдесят семь из Далласа. Внутри у Кобурна все сжалось. Ли вытер о джинсы ставшие вдруг влажными ладони и встал, слегка пошатываясь и тяжело опираясь на трость. Он обозвал себя в который раз мазохистом за то, что каждый день приходил сюда терпеть эту пытку.