«Он мечтал. Я исполню, – вспомнилось Иригойену. – Сорок тюков хлопка…»
Вслух он произнёс:
– Как у нас шутят, закон позволяет всё, если это пополнит храмовую сокровищницу или казну государя.
Дорога постепенно сделалась шире, взобралась на отлогий холмик – и впереди показалась деревня. Ни реки, ни озера поблизости видно не было. Как многие халисунские поселения, деревня лежала в низине, где в незапамятные времена под землёй нашли воду. Здешним жителям было как будто совестно, что они забросили обычаи кочевых предков. Невысокие круглые дома повторяли форму разборных жилищ. Там, где за стенами ухаживали небрежно, из-под облупившейся глины проглядывали те самые косые решётки. С другой стороны, в местах, где вырастали деревья, люди ими определённо гордились. Можно сказать, здесь их приглашали домой. Стволы с облетевшими ветками торчали прямо из крыш. Увидев это, Волкодав поневоле задумался, как здесь обходятся зимой, когда степь метут свирепые ветры. Раскачиваясь, дерево запросто могло расшатать кровлю, а с ней и весь дом. Но раз они так поступают, значит жилища зиму за зимой стоят невредимыми. Может, котловина защищает от бурь?.. Надо спросить Иригойена. Хотя какая, в сущности, разница.
Ещё одним зримым свидетельством того, что домики не погрузят на телеги и не увезут на новое место, кругом деревни высился тын. Обильно увешанный конскими и бараньими черепами – как поступают в селениях, где пекутся о здоровье скота.
Вне тына виднелись только две отдельно огороженные мазанки: постоялый двор. В здешних деревенских жилищах не устраивали горниц. Поэтому в одном доме гостей кормили, а в другом – устраивали на ночлег. Под навесом стояла всего одна гружёная телега. Четыре лошади выдёргивали сено из верёвочных сеток. Поневоле вспомнишь насмешки чужестранцев, рассуждавших об упадке некогда великого Халисуна. Во времена, когда из города Гарната-кат в Мельсину мчались посыльные, здешняя дорога была куда оживлённей…
По двору без привязи и ошейника разгуливал большой белый пёс. Длинная шерсть, свалявшаяся грязноватыми шнурами, мела по земле. Он встретил гостей как положено: встал, виляя хвостом, у въезда во двор, обнюхал протянутые руки, дал погладить себя, потрепать по загривку. Его родичи, присматривавшие за отарами, знали всех своих овец и безошибочно выделяли их из скопища на горном лугу. Этот пёс сторожил постоялый двор. Вместо овец ему были вверены гости и вещи гостей. Не подлежало сомнению: окажись кошель или фляга не в том тюке, пёс учует это – и не позволит унести прочь.
Трое путников устроили под навесом Серого с тележкой и пошли в дом.