«Почтенные… Почтенные… – не очень связно повторял он, захлёбываясь слезами. – Куда же вы… Что же вы так… Идёмте скорее, идёмте…»
«А этот человек не вполне лишён совести», – вполголоса заметила жрица.
В Халисуне, как и во многих других странах, избалованных солнечным теплом, зиму коротали кое-как. Вот и в доме Саала в хозяйских покоях довольствовались жаровнями. Единственный сколько-нибудь правильный очаг находился на кухне. Пока мать Кендарат переодевалась в сухую одежду, огонь под вмазанными котлами развели такой, что на стенках начал выгорать многолетний налёт, столь ценимый стряпухами.
«Матерь Луна, благослови этот дом, где сегодня совершается столь благое и доброе дело, – негромко произносил Иригойен. – Да пребудут резвыми могучие жеребцы и плодовитыми – смышлёные кобылицы. Да родятся под Лунным Небом хлопок и виноград, да поселятся изобилие и счастье под кровом, где даруют волю рабам…»
Медная серьга, некогда носимая Арзуни, теперь болталась в ухе девчонки на побегушках. Серьгу быстренько заменили, и милостивый господин Саал бросил её в открытую топку. Руки у него ещё дрожали. Он ни на шаг не отпускал от себя приёмного сына. Тот на всякий случай хмурился, не вполне понимая, в чём дело.
Шустрая девочка всё потирала намятое ухо. Несколько мгновений она провела без невольничьей бирки, и это едва ли не впервые навело её на дерзкие мысли.
«Я, оказывается, ходила со счастливой серьгой, – пробормотала она, думая, что её не услышат. – Я тоже себе летучую мышь поймаю на чердаке!»
Волкодав понимал, что выработки, откуда везли огромные глыбы, по природе своей не могли походить на самоцветные копи. Однако ничего с собой поделать не мог – помимо разума ждал впереди гор, изгрызенных тесными норами и ответвлениями забоев. На восьмой вечер ему показалось, что над хмурым западным окоёмом явила себя плотная широкая туча. Ветер как раз дул с той стороны, рваные клочья довольно быстро летели над головами, но эта туча не двигалась.
– Вот и Канара, – сказал Иригойен.
Непомерный утёс нарушал ровную степь, вырастая из неё громадным цельным горбом. Словно круглая голова сыра, с одной стороны попорченная мышами. Подойдя ближе, венн убедился, что горы, тревожившие его память, были здесь явлены, можно сказать, своей противоположностью: огромной открытой ямой, выгрызенной в теле Канары. Камень выбирали уступами, плавно сбегавшими к широкому огороженному двору. Середина выломки уже изрядно заглубилась под землю. Чем ниже, тем чище был камень, тем меньше портили его крупные и мелкие трещины. После каждой непогоды на дне скапливалась вода. Чтобы она не мешала работам, мулы с завязанными глазами вращали две большие черпалки.