— Вот, смотри. Это моя мать — до свадьбы. Она весила сорок восемь килограммов.
Сесиль начала лихорадочно листать страницы, дошла почти до конца и ткнула пальцем в черно-белый снимок, на котором ее мать позировала на фоне Акрополя.
— На пятнадцать лет старше и на тридцать кило толще. Не хочу стать такой же.
— А с чего ты взяла, что тебе это грозит?
— Дочери всегда становятся похожими на матерей, а сыновья — на отцов. Отсюда все проблемы.
— У меня с отцом никаких проблем нет.
— Значит, будут. Пьер пытался разорвать порочный круг. Мало кто так усердствовал, надеясь разочаровать семью. Судьба похожа на магнит, от нее не уйдешь. Пьер и папа никогда ни в чем друг с другом не соглашались, но мыслили одинаково. А теперь Пьер стал таким же тяжелым человеком, каким был отец.
— Раньше ты никогда не рассказывала о родителях.
— Их уже нет в живых. Что о них говорить.
— Можно посмотреть альбом?
— Ни в коем случае. Я бы давно выбросила все фотографии, но Пьер не разрешил. Понимаешь, о чем я? Люди вечно поддаются чувствам.
* * *
Чувства взяли верх не только над Пьером. Два раза в неделю я, как последний слабовольный идиот, отправлялся бегать в Люксембургский сад. Сесиль подарила мне форму по размеру. Поначалу это была адская каторга. Через месяц я уже пробегал полный круг без остановки и сам себе удивлялся. Мы бегали по часу в четверг и субботу, а по воскресеньям я занимался хозяйством. Я бегал исключительно ради Сесиль, чтобы поддержать ее, не дать снова закурить. Она то и дело срывалась, причины всегда находились: работа идет трудно, Пьер в каждом письме напоминает, что жаждет прочесть сочинение об Арагоне, подругу бросил парень… Кроме того, Сесиль просто нравилось курить… Перед моим приходом она обязательно проветривала квартиру, но я всегда чувствовал застоявшийся запах табачного дыма.
Однажды все круто изменилось. Это случилось в конце марта, в четверг, во второй половине дня. Было холодно, моросил мелкий дождь, в пустом Люксембургском саду гулял северный ветер, обжигая нам щеки. Сесиль, как обычно, бежала впереди. Я догнал ее. Она ускорилась. Я не сдавался. Я слышал дыхание Сесиль. Несколько минут мы бежали ноздря в ноздрю, потом я почувствовал необыкновенную легкость, оторвался, и она не смогла меня догнать. Отбежав метров на двадцать, я сжалился над Сесиль.
— Остановись, Мишель, я больше не могу, — жалобно попросила она и согнулась пополам, пытаясь восстановить дыхание.
Я снисходительно улыбнулся:
— Хорошо выглядишь.
— Правда? — задыхаясь, спросила она.
— Жалко, фотоаппарата нет, могла бы сама убедиться.