— Проблемы со снабжением существуют. Правительство принимает меры. Мы справимся.
— Давайте садиться, а то дети совсем измучились, — прервала неудобный разговор Ирина.
Надежда, Петр и Людмила принесли накрытую вышитым полотенцем мацу, выложили ее на блюдо и поставили на стол рядом с миской с крутыми яйцами, салатниками со стеблями сельдерея и черной редькой, харосет[194] и жареную телятину на косточке. В центре стояла чаша с водой, в которую Надежда добавила соли.[195] Все расселись по местам, но три стула остались пустыми.
— Сколько нас сегодня будет? — спросил Саша, кинув взгляд на приборы.
— Недосчитаемся двоих, — ответил Игорь.
— Я думал, бедняку достаточно одного места?[196]
— В прошлом году с нами были Борис и Лев.
— Они сейчас там, где должны быть, — мгновенно отреагировал Саша. — Их освободят, если окажется, что они чисты.
— Давайте прочтем молитву, — прервала неприятный разговор Ирина.
— Нужно убрать эти тарелки.
— Но почему, Саша? Я поставила их для Бориса и Льва! Ты ведь знаешь, так полагается, чтобы они к нам вернулись. Вряд ли мальчикам позволят праздновать Седер там, где они оказались.
— Уж и не знаю, упрямство это или глупость! Собираться сегодня вечером за этим столом противозаконно! Эти средневековые обычаи под запретом! Маца под запретом! А вы к тому же сочувствуете осужденным контрреволюционерам!
— Может, скажешь, за что их арестовали? — спросил Игорь. — Педиатра и преподавателя музыки! Какие такие ужасные преступления они совершили? А сотни других, сгинувших ни за грош?
— Я рискую собственной шкурой и жизнью жены, чтобы поужинать в семейном кругу с припадочными религиозными фанатиками, но не собираюсь выслушивать твои нравоучения!
— Зачем ты нас оскорбляешь, Саша? Я знаю, чем ты занимаешься в министерстве, гордиться тут нечем.
— Я работаю на благо родины и ради победы мировой революции!
— Умоляю вас, дети, не ссорьтесь, давайте прочтем молитву! — дрожащим голосом произнесла Ирина.
— Убери тарелки, мама.
— Ты сошел с ума!
— Борис дал признательные показания. Его осудили!
— Не верю! — закричал Игорь. — Борис врач! Он лечил людей.
— Борис виновен. Как и Лев!
— Убирайся из моего дома немедленно! — приказала Ирина. — Я стыжусь, что у меня такой сын! Вон! Я больше не хочу тебя видеть — никогда! Уходите!
Саша встал, кивнул Анне, помог ей одеться, накинул шинель, и они вышли, не сказав больше ни слова и не оглянувшись на прощание.
— А теперь прочтем Хаггаду[197] и помолимся за нашу семью, — спокойно предложила Ирина.
У больницы Тарновского была дурная слава. В венерологическом отделении принудительно лечили проституток, по ночам милиция доставляла сюда бездомных, впавших в детство стариков и пьяниц, подобранных на ленинградских улицах, а в огромном морге по пять-шесть месяцев лежали невостребованные покойники. Деревянные корпуса были построены в тридцатые годы, в палатах гуляли сквозняки, температура не поднималась выше пятнадцати градусов. О больнице рассказывали всякие ужасы, но смертность здесь была не выше, чем в остальных больницах города. На территории находился один новый корпус, прозванный в народе Дворцом: трехэтажное бетонное здание с решетками на окнах внешне очень напоминало тюрьму. Здесь в отдельных палатах с центральным отоплением лежали высокопоставленные сановники и их родственники. Еду для «знатных» пациентов готовили на отдельной кухне. Врачи, обслуживавшие партийных функционеров, имели немалые преимущества перед коллегами, в том числе всегда ели досыта. Закончив институт, Игорь Маркиш решил учиться дальше, чтобы стать кардиологом. Война нарушила эти планы, но специалистов не хватало, и его приписали к Дворцу.