Граница Финляндии находится на расстоянии семидесяти километров от Ленинграда. Мы с Игорем хорошо знали этот район Карелии, часто бывали там в молодости. До революции наш отец владел дачей на берегу Ладожского озера. Летом мы ловили там рыбу. В мире нет другого места, где в июне свет так дивно освещает озерную гладь, когда солнце заходит за горизонт, а ночь не наступает. Эта территория тогда еще не была аннексирована. Граница существовала только на картах. Был апрель, но снега выпало по пояс, и столбик термометра опустился до минус двадцати пяти. Самый короткий путь до границы проходит мимо Выборга, но его всегда держали под усиленным наблюдением. Я выбрал северный маршрут, который знал лучше. Днем спал в заброшенных укреплениях, а шел ночью. Первые четыре ночи я шел по тропинке, петлявшей вдоль замерзшего озера с наветренной стороны. До Приозерска пробирался через лес. Пограничники ночью по лесам не ходят, мне это было известно лучше, чем кому бы то ни было другому. Неделю спустя я оказался в Финляндии. Думаю, Игорь уходил тем же путем.
Я принял приглашение матери на Седер совсем не потому, что был религиозен, и не для того, чтобы доставить ей удовольствие (я презираю суеверия). Нужно было предупредить Игоря, что его вот-вот арестуют как «врача-убийцу», но они выставили меня за дверь, и я не успел. Пришлось звонить. Игорь так и не узнал, что это я его спас. А если бы узнал, все равно не простил бы. Я хотел получить прощение вовсе не ради справедливости. Он был моим братом и любил меня, а любовь не покупается и не продается. Я ждал его прощения двенадцать лет, но в конце концов понял, что не дождусь. Я не держу на него зла. Я один в ответе за все. Я сам совершал преступления, был соучастником множества ужасных деяний и не заслуживаю милосердия. Человек должен платить за свои ошибки. Жить мне оставалось недолго, лечиться я не хотел, да и лекарства от моей болезни пока никто не придумал.
Я много лет был верным солдатом партии, убежденным в правоте коммунистической идеи, считал, что мы должны сражаться и уничтожать наших врагов. Выбор был прост: они или мы. Когда идет война, ты не задаешь вопросов, а выполняешь приказы. Каждый солдат знает свое место. Мы делали революцию. Хотели изменить мир. Покончить с эксплуатацией и эксплуататорами. Нам оказывали сопротивление. Враги делали все, чтобы остановить ход истории, а мы пускали в ход оружие, чтобы уничтожить их. Если люди не могут договориться, не хотят искать компромисс и идти на мировую, остается одно — убить. Альтернатива проста: либо ты, либо тебя. Победа достается выжившему. Ненависть, которую питали к нам одни, была так же сильна, как вера других в пролетарский Интернационал. Разразилась буря столетия. Мы защищались и давали отпор. Капиталисты всего мира пошли на нас единым фронтом. Они дрожали от страха за свои жалкие жизни и кровавые деньги. Первая мировая война не закончилась. Враги всех мастей напали на нашу страну, чтобы задушить революцию. Началась Гражданская война, которую они проиграли, но не успокоились и продолжили подрывную деятельность руками внутренних врагов. Пришлось их уничтожить. Мы убивали аристократов, кадетов, социал-демократов, меньшевиков, банкиров, промышленников, частных собственников, буржуев, священников — всех, кто цеплялся за свои привилегии, а заодно и многих других, оказывавших сопротивление новой власти. Мы верили в торжество идеи и собственную правоту. Потом нам объявили, что среди нас есть враги народа. Их уничтожили. Троцкого и его приспешников. Казаков. Кулаков. Инженеров. И многих других. Репрессии набирали обороты, но врагов меньше не становилось. Мы должны были выкорчевать их из своих рядов, очиститься. И мы делали, что до́лжно, но врагов меньше не становилось.