В принципе, все перечисляемые факты имели место в реальности. В своей критике царской России ни демократы-либералы ничего не выдумывали, ни большевики. Были и капиталисты, и бедные. Были и остались, заметим себе. Были плохие дороги и непролазная грязь. Были. И, заметим, остались. Было и взяточничество. Было. Но сказать, что осталось, — нельзя.
Это особый разговор. Но здесь просто совпадение слов при обозначении разных предметов. Того, что сегодня называется взяточничеством, тогда просто не существовало. Но оставим эти маленькие детали. Что касается бесправия народа, то здесь та же картина. Того времени бесправие — сегодня бы казалось воплощением законности и порядка. Впрочем, оставим и эти мелочи. В конце концов в то время не были обязаны сравнивать свои пороки с теми, что свалятся на Россию через сто лет.
Не недостатки старого строя, не пороки общества, не эксплуатация человека человеком, не бедность и прочее в том же роде, а неодолимая мечта о новом была двигательной силой революции. Это заметил Лев Тихомиров, опережая в этом понимании современных социологов. Созрел новый исторический проект. Вызрел до деталей. Все недостатки людские, все пороки, присущие человеку, как существу падшему, были приписаны «царизму». Во имя мечты о новом критиковали государственный строй. Эта мечта давно была до деталей разработана в одной-единственной религии — в иудаизме. Нельзя сказать, чтобы этот факт прошел незамеченным в русской правой печати. Тот же Тихомиров сказал, что социал-демократия есть продукт еврейско-протестантской культуры. Впрочем, то же самое говорил и Бердяев. Эту же мысль в Германии разрабатывал и еврейско-немецкий философ Герман Коген, труды которого переводили в России и который приезжал сам в Россию читать лекции. В иудаизме финал истории как раз и есть сад земного наслаждения. То, что в иудаизме называется гаолам габа, то в политическом словаре именуется коммунизмом.
Социально-исторический проект и был реализован, и его плоды мы и видим. Историки мечутся. Одни продолжают цитировать Ленина и обличать царизм с позиций начала великих строек коммунизма, не замечая, что все стройки давно уже находятся в руинах. Другие, как выше сказано, пытаются зацепиться за философов начала XX века. Пока речь идет о критике царизма или большевизма, вся эта литература дает большие возможности. Но как только авторы пытаются понять суть происходящего и предложить возможные исторические варианты, так сразу вся ученость исчезает в одну минуту. Дело в том, что есть одна малюсенькая деталь, даже так, деталька, которую и обойти нельзя, но и что с ней делать, — просто неизвестно.