Мне не очень понравились откровения Олега, что его клиентка недвусмысленно намекала на интимные отношения. Но — что было, то было. Да и Олег — роскошный мужчина, удивительно, что клиентка разглядела его только после неприятного происшествия.
— Соблазн большой, — признался Олег. — Но я прекрасно понимал: человек с таким прошлым и без перспектив на будущее войдёт в её жизнь только лишь любовником, но никогда не станет главой семьи. Хотя против лёгкого романа я не возражал. Но все приятные мысли улетучились, когда на следующее утро меня пригласили для дачи показаний в городское УВД и обвинили в неправомерном использовании огнестрельного оружия. Я понял, что вляпался в уголовное дело, и пока процесс не пошёл, Марат посоветовал уехать из Москвы на год. Легко сказать… Я не хотел терять год жизни на бега. Дело ведь может и не улечься, и мне воткнут дурацкую статью о превышении обороны. Нужно было что-то решать. На моё счастье и на несчастье нашей многострадальной страны шли боевые действия в Чечне. Я принял решение стать контрактником и уехать служить на Северный Кавказ. Этим я убивал сразу несколько зайцев. Если вернусь живым, получу удостоверение участника боевых действий, которое может оказаться полезным. Да и деньги не лишние. И ещё один очень важный для меня фактор. Согласись, защищать Родину — это более достойное занятие, чем прятаться год по съёмным квартирам и общаться с малознакомыми людьми. Вот так я и попал на войну…
Чем дольше я слушала Олега, тем больше понимала, как сильно меня к нему тянет, хотя мы из разных социальных слоёв. Он показался мне благородным человеком, и я заинтересовалась его миром, который был мне совершенно неведом. Я подумала, что именно этого человека ждала всю свою жизнь…
— Ты знаешь, Ира, прошло много лет, но мне почти каждую ночь снится один и тот же сон. Врачи говорят, травматический психоз.
— Расскажи. — Мне было интересно всё, что касалось Олега.
— Вначале полная тишина. Затем где-то далеко, по нарастающей, раздаётся звук: еле слышный, то и дело заглушаемый стуком падающих камней, шорохами и ночными птичьими криками. Затем шум нарастает и превращается в ровный гул. Словно где-то далеко зазвучали и приблизились играющие разные мелодии оркестра. А потом из ущелья появляются боевые вертолёты. Их трудно сосчитать. Они вдруг начинают резко снижаться, чёрная окраска бортов призвана поглощать днём солнечный свет, но она делает цвет зловещим. С ближней сопки по вертолётам начинают вести пулемётный огонь. Я вместе с товарищами из группы разведки забиваюсь глубоко в расщелину между скал — пытаемся спрятаться от страшного приближающегося боя. Мне хочется открыть автоматный огонь по вертолётам, спасая себя и ребят. Но хотя сознание парализовано страхом, я понимаю: этого делать нельзя. Это свои вертолёты. Но также знаю: стрелок, не задумываясь, нажмёт на гашетку пулемёта, если заметит хоть какое-то движение в скалах. На войне мысли имеют свойство приобретать страшную силу. Словно откликаясь на мою догадку, один вертолёт заходит на боевой разворот и открывает ураганный огонь. Десятки пуль рвут моё тело на куски, рядом стонут и корчатся раненые бойцы. Я из последних сил пытаюсь перекричать рёв вертолётных двигателей: «Здесь свои! Свои!» В ответ e i ратная музыка впивающихся в моё тело пуль.