– Честно сказать, даже не знаю, что и ответить… – пробормотал отец.
Слушая дочку, Еремин даже о чае с пирожными забыл, удивленно глядел на Маргариту и не верил своим ушам. Неужели и правда за полгода дочь так сильно изменилась? А может, дело не в ней, а в нем? Может быть, она всегда такой была, а он просто этого не замечал? Как часто мы думаем, что знаем людей, но на самом деле знаем лишь тот их образ, который сами придумали для себя – потому что нам так удобнее… Даже если это касается самых близких.
* * *
Ни Маргарита, ни тем более Еремин не подозревали, что в это же самое время на другом конце Москвы тоже говорят о Чуне. И разговор этот, надо сказать, далеко не самый простой, ведется на крыльце бара-столовой под названием «Хата».
После работы Боцман, наконец, все-таки решился заглянуть к Мирославе – было необходимо встретиться с ней и кое-что обсудить. Однако разговаривать о важных вещах в шумном зале, где, как обычно, вовсю орала попсовая музыка и развлекалась местная молодежь, было нелегко, и потому Георгий попросил шинкарку выйти на крыльцо. Почему бы не поговорить на улице? Вечер чудесный, теплый, ни ветерка, только листва тихонечко шелестит, солнце садится медленно, времени уже девятый час, а до темноты еще далеко. Одним словом, красота и благодать. Вот только на душе у Боцмана благости не было, он, что греха таить, сильно волновался перед предстоящим разговором, с тревогой ожидая, что ответит ему Мирослава.
– Знаешь… – слегка запинаясь начал он, когда та появилась на крыльце, – я хотел поговорить с тобой… Это очень важно…
И замолчал, не сумев сразу подобрать нужные слова – хотя вроде бы и готовился к этой встрече заранее.
Но Мирослава вдруг пришла ему на помощь.
– Да не надо ничего говорить, Жорик… – ласково ответила она, не глядя в его сторону. – И так все ясно. Чай, я не дура, все сама понимаю. Уж коли мы два месяца не встречаемся – стало быть, между нами все и кончено.
– То есть как это два месяца? – искренне изумился он. – Не может такого быть! Мы же вроде недавно…
– Это «недавно» было в начале апреля, Жорик, – горько рассмеялась Мирослава. – Я даже число помню – третье. А сейчас уже июнь на дворе, и вы не сегодня завтра объект сдадите.
– Ну да, остались считаные дни, – согласился Георгий.
– Вот видишь? – она чуть слышно вздохнула. – Стало быть, ты отсюда уедешь – и больше мы с тобой никогда не увидимся.
– Ну, зачем же так пессимистично… – начал он, но Мирослава не дала ему договорить.
– Ладно, все, что бог ни делает, все к лучшему, – заявила она, махнув полной, по локоть обнаженной рукой. Боцману всегда нравились ее руки, которые могли быть и сильными и одновременно мягкими и ласковыми. – И ты за меня не переживай. Я-то не пропаду! Такие женщины, как я, долго одни не остаются, – гордо добавила Мирослава.