Короче, загремел Серега под фанфары на десять лет. Квартиру и машину пришлось продать, деньги пошли на возмещение ущерба пострадавшим. Кому именно, менту или задохлику, Волков и не вникал – какая, на хрен, разница… Когда после оглашения приговора за ним закрылись двери автозака, ему показалось, что жизнь кончена. Окончательно и бесповоротно.
Сначала он даже не мечтал о свободе – после металлического лязга за спиной появилось ощущение, что это навеки. Уже позже, года через три, пообвыкнув и пообтершись в неволе, Серега начал думать о том, что рано или поздно освободится. Ведь он же еще молодой. Выйдет на свободу, и вся жизнь впереди… Только бы дождаться, собрать силы в кулак и дотерпеть до заветного дня, когда у него за спиной закроется уже не дверь камеры, а ворота лагеря.
Но, выйдя на свободу через шесть лет по амнистии, Сергей, к своему ужасу, понял: одно дело – мечтать о свободе, другое дело – быть свободным. К пребыванию на воле он оказался не готов. За шесть лет он отвык от мира по другую сторону колючей проволоки, отстал от жизни, многого не понимал в ней. Крыши над головой у него теперь не было, вот и пришлось ехать к тетке в Александров. Та поворчала, но приютила, правда, без особой охоты, и с тех пор не упускала случая попрекнуть племянника уголовным прошлым.
Так Сергей по иронии судьбы сам стал «замкадышем». Сначала он даже обрадовался этому, потому что после тюрьмы чувствовал в большом городе себя неуютно. Просто не знал, что делать, чем заняться, куда пойти. Работы у него не было, в ночные клубы и прочие тусовочные места больше совсем не тянуло, а куда можно податься, кроме этого, он и представления не имел. Да и с людьми не знал, как общаться, отвык от простой человеческой речи. На зоне одна «феня», куда от нее денешься? Сергей не сомневался: едва только откроет рот – окружающие сразу поймут, где он провел несколько лет. А это ему было совершенно не нужно. Поэтому у него и появилась привычка на некоторое время задумываться, зависать, как слабый компьютер от сложной задачи, прежде чем к кому-то обратиться или ответить на вопрос. Ему необходимо было выстроить в уме фразу на «приличном» языке, без мата и фени – и только потом он вступал в диалог.
Впрочем, этому он научился чуть позже. Сначала же, сразу после освобождения, его компанией стали бомжи, алкаши, мелкие ханыги, которых в городке хватало с избытком. Многие из них сами прошли зону, некоторые не по одному разу, и Сергей легко говорил с ними на одном языке, а иногда и слов-то не нужно было. Так он чуть было не оказался на самом дне общества, на крутой, почти отвесной дороге в пропасть, откуда нет возврата. А оказавшись на дне, легко можно было махнуть на все рукой, обвинить окружающий мир во всех неудачах и начать изо дня в день топить в дешевой водке все свои надежды и чаяния. Но лететь в эту бездну Сергею совсем не хотелось. Чем сильнее он чувствовал ужасающе-притягательное головокружение, стоя на опасном краю пропасти, тем страшнее ему становилось. Ведь после стольких лет неволи он искренне хотел ясной и осмысленной жизни. Жизни, где будет работа, стабильность и, возможно, даже семья, жена, дети. И всего этого ему хотелось прямо сейчас, не откладывая «на потом». Зачем же он позволил себе даже приблизиться к этой бездне?