Что ещё у него можно было спросить, я просто уже не знал.
— Про меч-кладенец слышали?
— Нетт.
— Претензии к органам правопорядка за неправомочные действия имеете?
— Нетт.
— Другие ответы знаете?
— Нетт, — даже не моргнул он, и я сдался. Мне пришлось честно отпустить и третьего претендента в гороховские зятья. Правда, взяв с него подписку о невыезде. С первых двух не стал брать, а с этого взял. Чисто из вредности. Говорю же, не понравился он мне. И пусть в нашей милицейской работе апеллировать такими критериями и не положено, внутренне я был бы рад прищучить этого белобрысого хоть за что-нибудь…
— Батюшка сыскной воевода, — в дверях опять показались стрельцы, — так что, пятого заводить ли?
— Какого пятого?! — не понял я. — Погодите, у нас же вроде всего четверо задержанных. Три жениха и Митька. Чего вы меня со счёта сбиваете?
— Дык в ночь, под самое утро, ещё и дьяка Филимона Груздева доставили ребята, — смущённо пояснили еремеевцы. — Говорят, он по городу бегал в непотребном виде и речи орал крамольные…
— Какие?
— Что, дескать, царь преставился!
Ну этого типа я точно не мог принять. Он бы точно сдал меня с потрохами, и уж ему-то поверили бы! Пришлось вставать и идти на поклон к Яге, умоляя её разобраться с козлобородым нарушителем ночного спокойствия. А заодно и выяснить, чего он-то делал в неположенное время у царских подвалов? Причём крутился ведь, гад, вполне целенаправленно, именно там, где пропал меч. Так что вопросы и подозрения в его адрес самые серьёзные…
— Бабуль? — Я деликатно постучал в дверь её комнатки.
На стук неторопливо вышел мажордомистый Васька и вопросительно выгнул на меня бровь.
— Ягу можно? — прокашлявшись, уточнил я. Кот поднял вторую бровь.
— Исключительно в служебных, а не в личных целях. Необходимо помочь с допросом важного свидетеля, а может быть, и подозреваемого.
Чёрный как смоль Вася подумал, поморщил нос и обернулся назад. Моя домохозяйка, тишайше сидевшая у себя у окошечка, так же молча встала и чинно прошла в горницу. Мне же было жестом предложено подняться за котом наверх, в мою комнату.
Собственно, совсем уж отлучаться от участия в допросе я никак не собирался, поэтому уселся на лестнице в надежде хоть что-то услышать.
Вскоре понятливые стрельцы за шиворот притащили грязно ругающегося дьяка.
— Деспоты сатанаиловы! Сатрапы диавольские! Палачи и душители гражданских свобод! — надрывался Филимон Митрофанович, разумно адресуясь в потолок.
Наезжай он конкретно на стрельцов, так мог бы и по шеям словить на раз-два, а он у нас в этих делах тёртый калач, зазря не подставляется. Не припомню ни одного расследования нашей опергруппы, чтоб скандальный дьяк тем или иным боком в нём не отметился. Поэтому, как следует себя вести при очередном аресте, он туго знает…