в судьбоносные моменты жизни диктовал ей родной польский и неродной английский: «Должна ли ты выходить за него замуж? Вопрос звучит по-английски. Да. Должна ли ты выходить за него замуж? Вопрос звучит по-польски. Нет… Должна ли ты стать пианисткой?
Вопрос звучит по-английски. Нет, не должна. Не могу. Должна ли ты стать пианисткой? Вопрос звучит по-польски. Да, должна. Любой ценой».
Язык — это психика, нервы, чувства, лимфа, кровь. Судьба. Поддается ли все это переводу, то есть замене? Всегда помню слова Маршака о том, что переводить поэзию невозможно. Каждый раз это исключение. А еще кто-то сказал, что поэзия — это то, что осталось непереведенным в результате перевода. Во время поездки я получила в подарок несколько стихотворных сборников. Вот один из них. Автор — сорокасемилетний шотландский поэт Кен Кокберн. Листаю изящно изданную книгу, читаю стихи:
I know the way.
Up and down-stairs.
To the front garden, and the back.
I know where to go when it rains.
I know what’s behind the wall, round the corner, over the road.
Я знаю дорогу.
Лестницу, ведущую вверх и вниз.
К саду перед домом и позади него.
Я знаю, где спрятаться от дождя.
Я знаю, что за стеной, за углом, через дорогу.
Мне нравятся эти стихи, хотя я осознаю, что воспринимаю их чисто внешне, оставаясь по эту сторону слов. Чтобы проникнуть вглубь, мне не хватает именно того, о чем пишет поэт, — интимного знания той среды, того «сора», из которого произросли стихи, знания тех подробностей («знаю, что за стеной, за углом, через дорогу»), без которых не чувствуешь себя дома ни в стране, ни в поэзии.
Когда-то я думала, что в моем невосприятии виновато отсутствие характерной для русской поэзии рифмы. Но вот читаю стихи другого современного поэта, Ричарда Маккейна, того самого, который перевел мои стихи:
Oh, I have climbed the pinnacle
and stared at the void below,
have witnessed the many miracles,
that only love can bestow.
О, я поднимался на вершину
И смотрел на пустоту внизу,
Я был свидетелем многим чудесам,
Которыми способна одарить только любовь.
Все на месте — привычный размер, рифма, и все равно я не проникаю внутрь стихов, оставаясь чужеземкой на той почве, на которой они родились.
Если даже на родном языке восприятие поэзии — процесс сложный и загадочный, то на чужом и подавно. Какой уж тут перевод?
Тем не менее поэты пишут, переводчики переводят, читатели читают. И даже получают удовольствие. У некоторых появляются любимые переводные стихи. И у меня в том числе. Стихотворение Рильке в переводе Пастернака — одно из моих любимых: «Я зачитался, я читал давно, / С тех пор как дождь пошел хлестать в окно, / Весь с головою в чтение уйдя, / Не слышал я дождя…» Только не знаю, чьи это стихи, Рильке или Пастернака. Но, может быть, это и есть путь — создавать не подобное, а другое.