15 ноября к нашему дому подъехала машина. За рулем, как и в тот несчастный день ровно два месяца назад, сидел Алик. Но сегодня все было иначе. «Лариса!» — крикнули с улицы. Я выглянула и увидела Петра, который, задрав голову, с печальной улыбкой смотрел на наши окна. Возле него стояла Саида. Алик запирал машину. Через минуту они входили в двери нашей квартиры. Петр был худ и бледен. На нем болталось свободное черное пальто, которое Саиде кто-то дал для него. «С плеча самого Михаила Чехова, актера», — сказал Петя. Мы расцеловались. Он выглядел немного растерянным. Походил по квартире, постоял у кроватки, где спал мой младший сын, шепнул: «Как вырос». Было видно, что он с трудом привыкает к воле, к домашней обстановке.
В тот день валом валили друзья. Не умолкал телефон, не запирались двери. А Петр пел и пел: и старое, и новое, сочиненное в больнице. Тогда он впервые исполнил одну из лучших своих песен на слова Александра Кочеткова — «Балладу о прокуренном вагоне». Эти стихи были напечатаны в только что вышедшем альманахе «День поэзии», который мы передали ему в больницу. «С любимыми не расставайтесь», — пел Петр. «С любимыми не расставайтесь», — вторила ему Саида. «С любимыми не расставайтесь, всей кровью прорастайте в них…» Голоса сливались, разлучались и соединялись снова, заполняя пространство. «И каждый раз навек прощайтесь, и каждый раз навек прощайтесь, и каждый раз навек прощайтесь, когда уходите на миг…» Мелодия была стремительна и неудержима, как летящий по рельсам состав. Голоса звучали обреченно, будто в предчувствии близкого крушения. Песня-заклинание, песня-мольба надрывала душу. Плакали все. Через пять лет после этой истории на одной из прессконференций французский журналист спросил советского чиновника Загладина: «Правда ли, что в вашей стране сажают в психбольницу за исполнение песен в собственном доме?»
«За исполнение песен в собственном доме» — слова из обращения к президенту Франции Валери Жискард’Эстену, написанного Борей в защиту Старчика и среди прочих переданного на Запад.
* * *
Конец 1970-х. Разгром Хельсинкской группы. Аресты, аресты, аресты… Новое десятилетие началось с высылки Сахарова. Никто не знал, что будет со страной, а я к тому же не знала, как это отразится на жизни нашей семьи, ведь Борю связывали с Андреем Дмитриевичем долгие дружественные отношения. Это не могло остаться без последствий. Каждый обычный мирный день казался чудом.
Благие вести у меня,
Есть у меня благие вести:
Еще мы целы и на месте
К концу сбесившегося дня.
На тверди, где судьба лиха