После спектакля моя спутница повела меня за кулисы знакомиться с Феей, которую хорошо знала. Я ожидала увидеть богемного вида примадонну, а увидела приветливую молодую женщину, которая, протянув мне руку, человечьим голосом сказала: «Марта». Мы похвалили спектакль и ее игру. «Вам понравилось? Правда понравилось?» — радостно переспросила она. По коридору прошли еще не успевшие разгримироваться аист с аистихой, в углу курили принц с китайским мандарином. Несли какие-то громоздкие коробки, приборы. Кто-то с кем-то о чем-то торопливо договаривался. «Вы, наверное, едва стоите на ногах. Не будем вас больше держать». — «Нет-нет. Я очень рада, что вы пришли. Мы обязательно увидимся. Я знаю, что вы пишете стихи, и очень хотела бы их почитать». — «Конечно, я подарю вам книжку».
«Это Фея. Узнаешь?» — спросила я сына, когда Марта впервые пришла к нам в гости. Сын смотрел на нее во все глаза. К тому времени я успела сводить на спектакль почти всех своих друзей и близких. Во мне непрерывно звучала музыка Вивальди, а теперь и сама Фея пожаловала в гости. Она сидела в кресле и слушала мои стихи. «Хочешь, я пластически изображу какую-нибудь стихотворную строку?
Мы это часто практикуем во время занятий. Скажи какую».
«Печаль моя светла. Печаль моя полна тобою», — предложила я. Марта встала, сбросила толстый свитер и, на секунду задумавшись, закрыла лицо руками. Потом откинулась назад, наклонилась вперед и, наконец, медленно отведя руки от лица, устремила взгляд в пространство, в котором жил ее (если бы ЕЕ!) принц.
«Знаешь, — говорила она мне в одну из наших встреч, — я жить не хотела, когда он ушел. В крайнем случае я готова была что-нибудь с собой сделать». Это «в крайнем случае» она употребляла к месту и не к месту. Родным ее языком был литовский, и до восемнадцати лет она жила в маленьком литовском городке, где русская соседка, привязавшись к девочке, проводила в беседах с ней целые часы. Отсюда и беглый русский и почти полное отсутствие акцента. Разве что слегка редуцированные гласные и некоторые невпопад употребляемые слова. «Спасло меня только то, что я перешла в другую труппу, — говорила Марта, — если бы осталась на прежнем месте и встречалась с ним каждый день… До сих пор не пойму, как я выжила. Знаешь, когда мы ее впервые увидели, его теперешнюю жену, она ему активно не понравилась. Он все приставал ко мне: „Что у нее с лицом? Почему у нее такая кожа? Она что, рябая?“ И я, как дура, ее защищала: „Ну что ты хочешь? Чем она виновата? В крайнем случае не хуже других“. И вдруг однажды как обухом по голове: „Знаешь, я ухожу к ней. Прости, но так получилось“. Я выбежала из дома в чем была. Где ходила, что делала, как назад вернулась — ничего не помню. Не спала, не ела. Только курила. Сейчас уже легче — пять лет прошло. И все же иногда сердце ноет, ноет и тоска такая».