«Конечно, — ответила она ровным голосом, — здесь мы скользим, взявшись за руки, помнишь?» Как не помнить. Я смотрела этот спектакль несметное количество раз и помню все: и бег, и скольжение, и весеннее ликование, и похороны аистихи, и… Короче говоря, помню все.
Однажды она позвонила мне почти ночью: «Прости, что я так поздно. Но ты знаешь, мой бывший муж собирается уезжать в Штаты и зовет нас с собой. Он хочет, чтоб дочка была рядом с ним, и считает, что ей там будет лучше. Как ты думаешь, стоит ли мне все это затевать? Он говорит, что поможет». «Ну если поможет…»
Нет, она не Фея. Она железная женщина. У нее стальные мышцы и сильные руки, которыми она будет драить полы и мыть лестницы в американских домах, чтоб обеспечить себя и дочку. Эти ее сильные руки до сих пор помнит мой сын. Двадцать лет назад, когда мы вместе жили на даче, Марта вдруг схватила его, сунула под мышку и с диким гиканьем побежала по тропинке. Крепко зажатый и слегка придушенный малыш был абсолютно уверен, что его уносит Баба Яга. Эта роль ей действительно отлично удавалась. Уйдя из театра, Марта организовала в своем доме детскую танцевальную студию и каждый год устраивала новогодние спектакли, в которых играла ведьму. Она так страшно хохотала, так вращала подведенными глазами, так натурально летала на метле, что дети визжали от ужаса и восторга.
Из Штатов она прислала мне два или три письма. Писала, что много работает, но ни о чем не жалеет: «В крайнем случае дочка Яна учится в хорошей школе, вполне овладела английским, танцует и занимается музыкой». В письмо были вложены фотографии: вот их дом на берегу океана, вот Яна в национальном костюме на празднике литовской общины. Вот они обе — мать и дочь. Кто из них Яна, кто Марта? Обе юные и стройные. Яна, Марта, март, январь — смена времен года, смена декораций, перемена участи.
Как-то ночью в нашей квартире раздался звонок. Звонила Марта. То ли она забыла, что у нас ночь, то ли вообще часов не наблюдала. Сын, который подошел к телефону, не решился меня будить, зная, что я принимаю на ночь снотворное. Мы еще раза два обменялись письмами и замолчали. Где она сейчас? Как где. В самом надежном месте — в моей памяти, вмещающей тьму разных образов, событий и времен. Там все еще длится тот беспросветный мартовский день, когда умерла моя мама. Марта приехала ко мне и, не говоря ни слова, не пытаясь ни утешить, ни отвлечь, обняла за плечи и по-деревенски, по-бабьи завыла. А мне ничего другого и не надо было. Я хотела только одного — выплакаться, и она дала мне такую возможность.